|
н перекинул
одну ногу, как Володыёвский соскочил с коня и в мгновенье ока оказался
рядом. Узнавши при свете месяца Басю, он схватил ее за обе руки и
воскликнул:
- Привет и поклон вам сердечный! А где панна Кшися? Сестра? Все
здоровы?
- Слава богу, здоровы! Приехали! Наконец-то! - отвечала трепещущая от
волнения Бася. - И дядюшка здесь? Дядюшка!
Воскликнув это, она кинулась на шею пану Маковецкому, подошедшему к
повозке, а пан Заглоба тем временем заключил в объятья пана Володыёвского.
После долгих приветствий началась церемония знакомства пана стольника с
паном Заглобой, и оба всадника, отдав коней челядинцам, пересели в повозку
- Маковецкий с Заглобой на заднее сиденье, Бася с Володыёвским - на
переднее.
Расспросам, возгласам, восклицаниям не было конца, как всегда после
долгой разлуки.
Пан Маковецкий спрашивал про жену, а Володыёвский еще раз осведомился
о здоровье панны Кшиси; он, казалось, был несколько озадачен внезапным
отъездом Кетлинга, но все это мелькнуло вскользь, второпях, пан Михал
спешил рассказать, что поделывал в глухой стороне, у себя на заставе, как
он там за ордынцами охотился, как ему порой тоскливо бывало, но и
пользительно - старой жизни изведать.
- Вот стало быть... - рассказывал он, - поначалу показалось мне,
будто давние времена вернулись, и мы - Скшетуский, Кушель, Вершулл и я -
снова в Лубнах вместе. И только, когда мне рано утром казачок ведро воды
умыться принес, глянул я на себя - а волосы на висках седые, нет, думаю,
не тот я, что был, но, впрочем, иной раз кажется, что пока желания прежние
остаются, то и человек прежний.
- В самую точку попал! Видно, там на свежей травке да на приволье и
разум твой сил набрался, потому что никогда еще столь быстрым не был. Как
говорится, охота пуще неволи! Нет лучшего лекарства от меланхолии.
- Что правда, то правда, - добавил пан Маковецкий. - Там у Михала
колодцы глубокие, потому как родников поблизости нет. И вот скажу я вам,
как выйдут на рассвете солдаты к колодцу, как заскрипят журавли,
просыпаешься да встаешь с такой охотой, что готов господа бога благодарить
за одно только, что на свете живешь.
- Ой! Вот бы мне туда на денечек! - воскликнула Бася...
- Тут только одно средство, - сказал пан Заглоба, - выходи за пана
ротмистра замуж.
- Рано или поздно пан Нововейский ротмистром станет, - вставил
словечко маленький рыцарь.
- Ну вот! - в сердцах воскликнула Бася, - я, чай, не просила вместо
гостинца пана Нововейского везти.
- А я и не его привез вовсе, а сладости да орешки. Панне Басе здесь
сладко будет, а ему там, бедняге, горько.
- Вот и отдали бы все ему, пусть грызет орешки, пока усы не вырастут.
- Полюбуйся на них, - сказал Маковецкому Заглоба, - так они всегда,
одно только утешенье, что proverbium* гласит: <Кто кого любит, тот того и
бьет>.
_______________
* Пословица (лат.).
Бася промолчала, а пан Володыёвский, словно бы дожидаясь ответа,
весело взглянул на ее юное, освещенное ясным светом лицо, которое
показалось ему вдруг таким красивым, что он невольно подумал: <Черт
возьми, до чего хороша, плутовка, глаз не оторвешь!..>
Впрочем, и еще какая-то мысль промелькнула у него в голове, потому
что он тотчас же обернулся к кучеру:
- А ну гони!
Бричка после этих слов покатилась так быстро, что какое-то время все
ехали молча, и только, когда колеса заскрипели по песку, Володыёвский
сказал:
- И какая вдруг Кетлинга муха укусила! Перед самым моим приездом,
перед выборами - уехать...
- Англичанам столько же дела до наших выборов, сколько до твоего
приезда, - ответил Заглоба, - впрочем, Кетлинг и сам в горе великом,
оттого что пришлось ему уехать и нас покинуть!..
Бася уже хотела было добавить: <Не нас, а Кшисю>, но что-то удержало
ее, и она не сказала ни слова ни об этом, ни о Кшисином решении уйти в
монастырь. Женским чутьем она угадала, что обе вести могут причинить пану
Михалу боль, заставить его страдать. Эта боль отозвалась в ее душе, и она
при всей своей живости вдруг умолкла.
<О Кшисиных помыслах он и так узнает, - подумала Бася, - но коли пан
Заглоба не проронил ни словечка, лучше и мне помолчать>.
А тем временем Володыёвский подгонял кучера.
- Живей! Живей!
- Лошадей и всю кладь мы в Праге оставили, - говорил пан Маковецкий
Заглобе, - и поехали сам-четверт, хоть и время к ночи, но на месте нам не
сиделось.
- Верю, - отвечал Заглоба, - видели, чай, какие толпы в столицу
съехались? За заставами биваки да торговые ряды - ни пройти, ни проехать.
Чего только люди о нынешних выборах не говорят! Дома при оказии все
расскажу...
Тут пошли разговоры о политике. Пан Заглоба все старался исподволь
выведать позицию ст
|
|