д утро сон совсем оставил его.  Тяжко,  грустно ему стало.  Совесть
его замучила,  горько упрекал он себя,  что не ту,  давнюю, любимую, перед
собою видит, а душа и сердце его полны живою. Показалось ему, что совершил
он тяжкий грех,  забыв о покойной,  и, встрепенувшись, в потемках выскочил
из постели и начал читать молитвы.
     Помолившись, приложил палец ко лбу и сказал:
     - Надо ехать,  да поскорее, а про дружбу эту забудь, пан Заглоба дело
говорит...
     Повеселев и  успокоившись,  пан  Михал сошел вниз к  завтраку.  После
завтрака он занялся фехтованием с Басей и, глядя, как она машет сабелькой,
раздувает ноздри и дышит прерывисто, невольно залюбовался ею.
     Пан  Михал  избегал  Кшисю,  а  она,  заметив  это,  глядела на  него
изумленными глазами.  Но  он  старался избегать даже ее взгляда.  Сердце у
Михала обливалось кровью,  но он держался.  После обеда пан Михал вместе с
Басей направился во флигель,  где у Кетлинга был еще один оружейный склад.
Показывал Басе всевозможные сабли и  мечи да  ружья с  хитрым устройством.
Вместе с ней стрелял в цель из астраханских луков.
     Бася радовалась и резвилась как дитя, пока не вмешалась тетка.
     Так  прошел  второй день.  На  третий Володыёвский вместе с  Заглобой
поехали в Варшаву, во дворец Даниловичей, узнать про отъезд, а вернувшись,
вечером за ужином пан Михал объявил дамам, что едет через неделю.
     Сказал это словно бы между прочим - невзначай и весело. На Кшисю даже
не глянул.
     Девушка всполошилась,  заговорила с ним,  он был приветлив, учтив, но
не отходил от Баси.
     Заглоба,  полагая,  что пан Михал внял его словам, потирал от радости
руки. Но от острого его взора не могла укрыться Кшисина печаль.
     <Вон как ее  разобрало!  -  думал он.  -  Ну да ничего!  Такова уж их
женская натура.  А Михал-то каков!  В другую сторону повернул быстрее, чем
ждали. Ох и лихой малый, вихрь, огонь, таким был и таким будет!>
     Но  сердце у  Заглобы было доброе,  и  вскоре ему стало искренне жаль
Кшисю.  .
     _______________
          * Прямо (лат.).

     И, зная, что седины оградят его от кривотолков, он после ужина подсел
к  девушке и ласково провел рукой по черным шелковистым ее волосам.  А она
сидела  неподвижно,  устремив на  него  взгляд  своих  добрых  глаз,  чуть
удивленная, но признательная.
     Вечером у  дверей,  ведущих в  комнату Володыёвского,  Заглоба слегка
толкнул его локтем в бок.
     - Ну что? - сказал он. - Каков наш гайдучок?
     - Атаман!  -  отвечал Володыёвский. - Все вверх дном перевернет. Одна
четверых стоит. Ей бы полком командовать!
     - Полком,  говоришь?!  Ну да,  вместе с тобой, а там, глядишь, вашего
полку бы и прибыло...  Покойной ночи!  Кто их разберет, этих женщин? Когда
ты на Баську поглядывать стал, видел, как Кшися убивалась?
     - Не видел!.. - отвечал маленький рыцарь.
     - Ее как будто подменили!
     - Покойной ночи! - повторил Володыёвский и закрыл дверь.
     Полагаясь  на   удаль  маленького  рыцаря,   пан  Заглоба,   пожалуй,
просчитался и вообще сделал ложный шаг,  рассказав ему о Кшисе.  Пан Михал
растрогался чуть не до слез.
     - Вот как я отплатил ей за доброту,  за то, что она меня как сестра в
часы  грусти  утешала...  -  говорил он  себе.  -  А  впрочем,  чем  же  я
провинился?  -  продолжал он,  подумав немного.  -  Что сделал? Избегал ее
целых три дня, а это и неполитично, пожалуй! Обидел горлинку, это небесное
созданье.  За  то,  что  она  мои vulnera* исцелить хотела,  я  ей  черной
неблагодарностью отплатил. Если бы я хоть знал меру и, чувства скрывая, не
избегал ее, но нет, не хватает у меня ума на такие тонкости.
     _______________
          * Раны (лат.).

     И  зол  был на  себя пан Михал,  а  вместе с  тем великое сострадание
пробудилось в его груди.
     И невольно Кшися казалась ему теперь бедным,  обиженным созданьем.  С
каждым мгновением он упрекал себя все больше.
     - Экий я barbarus, однако, экий barbarus, - повторял он.
     И Кшися снова вытеснила Басю из его сердца.
     - Пусть кто хочет женится на этой попрыгунье,  на этой трещотке, этой
вертихвостке!  -  говорил он себе.  - Нововейский или сам дьявол - мне все
едино!
     Ни в  чем не повинная Бася вызывала у него теперь злость и досаду,  и
ни  разу ему не  пришло в  голову,  что злостью своей он  обижает ее  куда
больше, чем притворным равнодушием Кшисю.
     Кшися женским умом  своим тотчас почувствовала смятенье пана  Михала.
Ей и обидно,  и горестно было,  что маленький рыцарь ее избегает, и все же
она понимала, что одна чаша должна перевесить - судьба сведет их еще ближе
или разведет навсегда.
     При мысли о скором отъезде пана Михала она все больше тревожилась.  В
сердце девушки не  было любви.  Она ее  еще не  знала.  Но  была исполнена
великой готовности любить.
     А впрочем,  бы