,
думал,  не одна, так другая по душе тебе придется. Помилосердствуй, Михал,
суди сам,  где и когда сыщется такой случай. Помни, придет время, и ты сам
себе скажешь:  всяк жену и деток имеет, только я, сирота, один, словно дуб
в  чистом поле.  И  обидно тебе станет,  и  горько.  Если бы  ты  со своей
бедняжечкой обвенчаться успел и она бы тебе деток оставила; ну ладно, быть
посему!  Чувствам твоим было бы приложение и  в  старости надежда и утеха,
ведь не  за горами время,  когда тщетно будешь искать ты близкую душу и  в
тоске великой вопрошать себя станешь: уж не на чужбине ли я живу?
     Володыёвский  молчал,  взвешивая  его  слова,  а  пан  Заглоба  снова
заговорил, хитро на маленького рыцаря поглядывая:
     - И  умом и  сердцем выбрал я  для тебя нашего розовощекого гайдучка,
потому что primo:  это не девка,  а золото, secundo: таких ядреных солдат,
каких вы бы на свет произвели, на земле еще не бывало...
     - Да, она огонь. Впрочем, сдается мне, пан Нововейский не прочь возле
него погреться.
     - То-то  и  оно!  Сегодня она  тебе  предпочтение отдает,  потому что
влюблена в  твою славу,  но если ты уедешь,  а  он здесь останется,  а он,
шельма,  останется наверняка, уж это я точно знаю, ведь сейчас не война, и
неизвестно...
     - Баська огонь!  Пусть идет за  Нововейского,  от души ему желаю,  он
малый славный.
     - Михал,  брат!  - воздев руки к небу, воскликнул Заглоба. - Сжалься,
подумай только, какие это были бы солдаты.
     - Знал я  двух братьев из  семейства Баль,  матушка их  в  девичестве
Дрогоёвская,  и  тоже  оба  солдаты были отменные,  -  простодушно отвечал
маленький рыцарь.
     - Ага! Вот я тебя и поймал! Стало быть, вон куда метишь? - воскликнул
Заглоба.
     Володыёвский смешался  до  крайности.  Стараясь скрыть  смущение,  он
долго подкручивал ус и наконец сказал:
     - О чем ты говоришь,  сударь? Я никуда не мечу, но, когда я Басю с ее
мальчишескими выходками вижу, мне тотчас же приходит на ум Кшися - женских
добродетелей кладезь.  Говоришь об одной,  и  невольно вспоминаешь другую,
ведь они неразлучны.
     - Ладно,  ладно!  Да  благословит вас господь -  тебя и  Кшисю,  хотя
клянусь,  будь  я  моложе,  насмерть бы  в  Басю  влюбился.  Если и  война
случится, такую жену можно не оставлять дома, а с собой в поход взять. Она
и  в  шатре тебя согреет,  а коли придется,  то и одной рукой из пистолета
палить сумеет.  А уж честная,  порядочная!  Ах,  гайдучок ты мой милый, не
поняли тебя и черной неблагодарностью отплатили, но уж я, кабы скинуть мне
эдак годков двадцать -  тридцать,  уж я  знал бы -  кому в  моем доме быть
хозяйкой!
     - Басиных достоинств я не умаляю!
     - Но ведь ей ко всем ее достоинствам еще и муж нужен! Вот о чем речь!
А ты предпочел Кшисю!
     - Кшися мне друг.
     - Друг, а не подруга? Уже не потому ли, что у нее усы? Я - твой друг,
Скшетуский,  Кетлинг.  Тебе не друг, а подруга нужна. Скажи это себе ясно,
не  напускай тумана.  Больше всего  на  свете  бойся друга из  хитроумного
женского племени, даже если у него усики: или он тебя предаст, или ты его.
Черт не  дремлет и  всегда рад встрять меж такими друзьями.  Примером тому
Адам и  Ева,  кои до того дружны были,  что Адаму дружба эта поперек горла
стала.
     - Сударь, не смейте оскорблять Кшисю! Этого я не потерплю!
     - Да  бог с  ней,  он  ее добродетелей свидетель!  По мне,  так лучше
гайдучка не  сыщешь!  Но  и  Кшися  девка  хоть  куда!  Я  и  не  думал ее
оскорблять,  но только одно скажу:  когда ты с ней рядом, у тебя так горят
щеки, словно тебя кто щиплет, и усы шевелятся, и на голове хохолок торчит,
ты и  сопишь,  и каблучками постукиваешь,  и дышишь тяжко,  с ноги на ногу
переступаешь,  словно нетерпеливый конь, а это все страстей верные signa*.
Болтай кому хочешь, что это дружба, у меня свои глаза есть.
     _______________
          * Приметы (лат.).

     - Видят то, чего нет и в помине...
     - Ах,  если бы я  заблуждался!  Если бы ты о  моем гайдучке помышлял!
Покойной ночи, Михал! Гайдучка бери в жены, гайдучка! Гайдучок всех краше!
Бери, бери гайдучка!..
     Сказав это, пан Заглоба встал и вышел из комнаты.
     Пан Михал всю ночь ворочался с  боку на  бок,  не  мог уснуть,  мысли
разные ему покоя не  давали.  Все ему чудилось лицо панны Дрогоёвской,  ее
глаза с  длинными ресницами,  пушок над верхней губой.  Иногда нападала на
него дремота,  но  видения не  отступали.  Просыпаясь,  он думал о  словах
Заглобы и о том,  как редко изменял этому человеку здравый смысл. Иногда в
полусне  мелькало  перед  ним  румяное  личико  Баси,   и   он  вздыхал  с
облегчением, но потом Басю вытесняла Кшися. Повернется бедный рыцарь лицом
к стене и видит ее глаза; повернется на другой бок во тьме ночной, и снова
перед ним ее  глаза,  а  во взоре томность и  словно бы надежда на что-то.
Иногда ресницы опускались,  как бы говоря: <Да будет воля твоя>! Пан Михал
даже приподнимался впотьмах и начинал креститься.
     П