он даже прищурил глаз,  потом
сорвался с места, подскочил к барышне и, не успела она опомниться, чмокнул
ее в лоб.
     - От старого солдат за татарина в камышах! - сказал он.
     Барышня тряхнула светлыми вихрами.
     - Всыпала я ему! Верно? - воскликнула она таким нежным, почти детским
голоском, что казалось странным слышать из ее уст столь воинственные речи.
     - Ах, гайдучок ты мой бесценный! - расчувствовался Заглоба.
     - Подумаешь,  один татарин! У вас, поди, тысяча на счету - и шведы, и
немцы, и венгры Ракоци. Куда мне до вас! Других таких рыцарей во всей Речи
Посполитой нет. Это я доподлинно знаю. Ого!
     - А  мы,  коли  есть  охота,  и  тебя  научим сабелькой махать.  Я-то
отяжелел малость, но Михал хоть куда.
     Услышав такое предложение,  Бася подпрыгнула от восторга,  поцеловала
пана Заглобу в плечо, а маленькому рыцарю сделала реверанс и сказала:
     - Благодарю за обещание! Немного я уже умею!
     Но Володыёвский, занятый беседой с Кшисей, ответил весьма рассеянно:
     - К вашим услугам, сударыня!
     Заглоба,  расплываясь в  улыбке,  снова подсел к супруге латычёвского
стольника:
     - Пани   благодетельница,  я  отлично  знаю,  что  турецкие  сладости
отменные,  не один год мне в Стамбуле просидеть пришлось, но знаю не хуже,
что и охотников на них тьма. Как же случилось, что на таких отменных девок
до сих пор охотников не нашлось?
     - Помилуй!  Таких, что им руку и сердце предлагали, хватало. А Баську
мы  в  шутку трижды вдовой называем,  потому что к ней сразу три достойных
кавалера(*) сваталось:  пан Свирский,  пан Кондрацкий и пан  Чвилиховский,
все шляхтичи из наших мест, с поместьями, коли хочешь, я и сейчас могу всю
их родню по пальцам перечесть.
     Сказавши  это,  пани  Маковецкая  растопырила  пальцы  левой  руки  и
выставила указательный палец правой, но Заглоба быстренько перебил ее:
     - Ну и что же с ними сталось?
     - Все трое на  войне головы сложили,  потому-то мы Баську и  называем
трижды вдовой!
     - Гм! Ну и как же она перенесла такой удар?
     - Видишь ли,  сударь, для нас это дело привычное, в наших краях редко
кто,  до преклонных лет дожив,  своей смертью умирает.  Даже и присловье у
нас есть -  шляхтич умирает в полет. Как Баська удар перенесла? Поплакала,
бедняжечка, малость, отсиделась на конюшне, она, чуть случится что, тотчас
на  конюшню бежит!  Пошла я  туда за нею и  спрашиваю:  <Кого оплакиваешь,
Бася?> А она в ответ: <Всю троицу сразу!> Отсюда я заключение сделала, что
ни один ей не приглянулся...  Потому, должно быть, что голова у нее чем-то
другим занята,  не снизошла еще на нее божья воля... Может, на Кшисю, а на
Баську, пожалуй, нет!..
     - Снизойдет! - сказал Заглоба. - Снизойдет, почтеннейшая. Уж кто-кто,
а мы с вами это понимаем...
     - Таково уж наше предназначенье!
     - Вот-вот!  В  этом вся соль!  -  отозвался Заглоба.  -  Вы мои мысли
читаете.
     Разговор был прерван появлением молодых людей.
     Маленький рыцарь чувствовал себя  в  обществе панны  Кшиси  несколько
смелее,  а она,  должно быть из сострадания,  врачевала его печаль, словно
лекарь больного.  И  может быть,  именно поэтому оказывала ему чуть больше
сердечности,  чем позволяло недавнее знакомство.  Но  пан Михал был братом
пани  Маковецкой,  а  барышня -  родственницей ее  мужа,  и  потому  такая
вольность никого не удивляла.  Баська оставалась в  тени,  и никто,  кроме
пана Заглобы,  не замечал ее присутствия. Но Бася и не нуждалась ни в ком.
Весь  вечер  она  с  удивлением глядела  на  рыцарей  точь-в-точь  как  на
великолепное оружие  Кетлинга,  украшавшее все  стены.  Потом  ее  одолела
зевота, да и глаза слипались.
     - Ка-ак залягу, - сказала она, - двое суток просплю... не меньше...
     После таких слов все сразу разошлись, женщины были измучены дорогой и
ждали той минуты, когда наконец постелят постели.
     Пан  Заглоба,  оставшись с  глазу на  глаз  с  Володыёвским,  сначала
многозначительно подмигнул ему, а потом слегка оттузил на радостях.
     - Михал!  А Михал! Ну что? В монахи пойдешь али передумал? Девки, как
репки.  Дрогоёвская -  ягодка-малинка.  А  гайдучок наш румяный,  ух!  Что
скажешь, а, Михал?
     - Да полно, - отвечал маленький рыцарь.
     - По мне,  так лучше гайдучка не найти. Скажу тебе, когда я за ужином
к ней подсел, жар от нее шел, как от печурки.
     - Егоза она, Дрогоёвская степенней будет.
     - Панна Кшися -  сладкое яблочко.  Спелое,  румяное! Но та... Твердый
орешек.  Были бы у  меня зубы...  Я  хотел сказать,  была бы у  меня такая
дочка, тебе одному бы ее отдал. Миндаль! Миндаль в сахаре.
     Володыёвский вдруг нахмурился.  Вспомнились ему прозвища, которые пан
Заглоба Анусе Борзобогатой давал.  Он  представил ее  как  живую -  тонкий
стан,  веселое личико,  темные косы,  ее живость и  веселый смех,  особый,
только ей  свойственный взгляд.  Эти обе б