|
авь огонь, - сказала княгиня.
Молодой князь подбросил лучины.
- Ну как? Обещаете? - спросил Богун.
- Надо Елену спросить.
- Пускай она говорит за себя, а вы за себя. Обещаете?
- Обещаем! - сказала княгиня.
- Обещаем! - повторили князья.
Богун внезапно встал и, обратившись к Заглобе, сказал громким
голосом:
- Любезный Заглоба! Попроси и ты девку, может, тебе тоже пообещают.
- Ты что, казаче, пьян? - воскликнула княгиня.
Богун вместо ответа достал письмо Скшетуского и, поворотясь к
Заглобе, сказал:
- Читай.
Заглоба взял письмо и в глухой тишине стал читать. Когда он закончил,
Богун сложил на груди руки.
- Так кому же вы девку отдаете?
- Богун!
Голос атамана сделался похож на змеиный шип:
- Предатели, собаки, негодяи, иуды!..
- Гей, сынки, бери сабли! - крикнула княгиня.
Курцевичи разом бросились к стенам и похватали оружие.
- Милостивые государи! Спокойно! - закричал Заглоба.
Но прежде чем он договорил, Богун выхватил из-за пояса пистолет и
выстрелил.
- Иисусе! - охнул Симеон, шагнул вперед, начал бить руками по воздуху
и тяжело упал наземь.
- Люди, на помощь! - отчаянно завопила княгиня.
Но в ту же секунду во дворе со стороны сада ударили еще выстрелы,
двери и окна с грохотом распахнулись, и несколько десятков казаков
ворвались в сени.
- На погибель! - загремели дикие голоса.
С майдана послышался тревожный колокол. Птицы в сенях беспокойно
заверещали, шум, пальба и крики нарушили недавнее безмолвие спящей
усадьбы.
Старая княгиня, воя, точно волчица, бросилась на тело Симеона,
дергавшееся в предсмертных судорогах, но сразу же два казака схватили ее
за волосы и оттащили в сторону, а молодой Миколай тем временем, припертый
в угол сеней, защищался с бешенством и львиной отвагой.
- Прочь! - внезапно крикнул Богун окружившим княжича казакам. -
Прочь! - повторил он громоподобным голосом.
Казаки расступились. Они решили, что атаман хочет сохранить молодому
человеку жизнь. Однако Богун с саблей в руке сам бросился на Миколая.
Закипел страшный поединок, на который княгиня, разинув рот, глядела
горящим взором, удерживаемая за волоса четырьмя железными руками. Молодой
князь обрушился на казака как вихрь, а тот, медленно пятясь, вывел его на
средину сеней. Внезапно он присел, отразил могучий удар и перешел из
обороны в нападение.
Казаки, затаив дыхание, поопускали сабли и, замерев, следили за
схваткой.
В тишине были слышны только дыхание и сопение сражавшихся, скрип
зубов да свист или резкий звон состукнувшихся клинков.
Какое-то время казалось, что атаман дрогнет перед громадной силой и
натиском юноши, - он снова начал пятиться и отшатываться. Лицо его
напряглось, словно бы от чрезмерных усилий. Миколай же удвоил удары, сабля
его окружила казака беспрерывными петлями молний, пыль поднялась с пола и
заволокла противников, но сквозь клубы ее казаки заметили на лице атамана
кровь.
Внезапно Богун отпрыгнул в сторону, и клинок Миколая угодил в
пустоту. Миколай качнулся вслед промаху, подался вперед, и в ту же секунду
казак так страшно полоснул его сзади по шее, что княжич рухнул, словно
пораженный громом.
Радостные крики казаков смешались с нечеловеческим визгом княгини.
Казалось, от визга этого рухнет бревенчатый потолок. Бой был закончен,
казаки кинулись к оружию, висящему на стенах, и начали его сдирать,
вырывая друг у друга драгоценные сабли и кинжалы, наступая на трупы князей
и собственных товарищей, полегших от руки Миколая. Богун им не
препятствовал. Он стоял, загородив дорогу к дверям, ведущим в покои Елены,
и тяжко дышал от усталости. Лицо его было бледно и окровавлено, ибо клинок
княжича дважды все же коснулся его головы. Взгляд атамана переходил с
трупа Миколая на труп Симеона, а иногда падал и на посиневшее лицо
княгини, которую молодцы, держа за волосы, прижимали коленями к полу, ибо
она рвалась к телам детей своих.
Вопли и суматоха в сенях усилива
|
|