ет.
     Оба всадника подъехали к воротам.
     - Кто там? - окликнул их ночной сторож.
     - Не узнаешь, Максым?
     - Никак, ваша милость!  С л а в а  б о г у!
     - Н а  в i к и  в i к i в.  Отворяй. А что у вас слышно?
     - Все добром. Давно, ваша милость, в Разлогах не были.
     Завизжали петли ворот,  мост  опустился надо  рвом,  и  оба  всадника
въехали на майдан.
     - А слушай-ка,  Максым,  не затворяй ворота и не поднимай мост, я тут
же и уеду.
     - Значит, ваша милость туда и обратно?
     - Точно. Коней к коновязи привяжи.


                               Глава XVIII

     Курцевичи не спали. Они вечеряли в тех самых увешанных оружием сенях,
протянувшихся по  всей ширине дома от  майдана и  до  самого сада.  Увидев
Богуна и  пана  Заглобу,  все  вскочили.  На  лице княгини было заметно не
только удивление, но также испуг и недовольство. Молодых князей было двое:
Симеон и Миколай.
     - Богун! - сказала княгиня. - Ты это к нам зачем?
     - Заехал поклониться,  м а т и.  Может, не рады?
     - Рада я тебе,  рада, только приезду удивляюсь, ибо слыхала, что ты в
Чигирине за порядком приглядываешь. А кого же нам бог послал с тобой?
     - Это пан Заглоба, шляхтич, мой друг.
     - Рады вашей милости, - сказала княгиня.
     - Мы рады, - вторили Симеон и Миколай.
     - Сударыня!  - ответил шляхтич. - Правда оно, что незваный гость хуже
татарина,  но известно также,  что,  если хочешь попасть в рай,  путнику в
крове не отказывай, алчущего накорми, жаждущего напои...
     - Садитесь   же,   пейте-ешьте,   -   сказала   старая   княгиня.   -
Благодарствуем,  что  навестили.  Однако ж,  Богун,  тебя-то  я  никак  не
ожидала... Разве что у тебя какое дело к нам есть?
     - Может, и есть, - не спеша молвил атаман.
     - Какое же? - беспокойно спросила княгиня.
     - Своим  часом  обсудим.  Дайте  сперва передохнуть.  Я  же  прямо из
Чигирина.
     - Видать, спешно тебе к нам было?
     - Куда ж  мне еще спешно может быть,  если не к  вам?  А  княжна-доня
здорова ли?
     - Здорова, - сухо ответила княгиня.
     - Хотелось бы на нее взглянуть-порадоваться.
     - Елена спит.
     - Вот это жаль. Пробуду-то я недолго.
     - Куда же ты едешь?
     - Война,  м а т и!  Времени в обрез.  Того и гляди,  гетманы  в  дело
пошлют,  а запорожцев бить жалко.  Разве мало мы хаживали с ними за добром
турецким, правда, князюшки? - по морю плавали, хлебом-солью делились, пили
да гуляли, а теперь вот враги сделались.
     Княгиня быстро взглянула на Богуна.  В голове ее мелькнула мысль, что
Богун,  может быть,  решил пристать к  мятежу и приехал подбить ее сыновей
тоже.
     - А ты как собираешься поступить? - спросила она.
     - Я,  м а т и?  А что? Трудно своих бить, да придется.
     - Так и мы рассуждаем, - сказал Симеон.
     - Хмельницкий - изменник! - добавил молодой Миколай.
     - На погибель изменникам! - сказал Богун.
     - И пускай ими палач тешится! - закончил Заглоба.
     Богун заговорил снова:
     - Так оно всегда на свете было. Сегодня человек тебе приятель, завтра
- иуда. Никому верить нельзя.
     - Только добрым людям, - сказала княгиня.
     - Это точно,  -  добрым людям верить можно.  Потому-то я вам и верю и
потому люблю вас, что вы люди добрые, невероломные...
     Голос атамана звучал как-то странно,  и на некоторое время воцарилась
тишина.  Пан Заглоба глядел на княгиню и  моргал своим здоровым глазом,  а
княгиня глядела на Богуна.
     Тот продолжал:
     - Война людей не  питает,  а  губит,  поэтому до  того,  как  воевать
отправиться,  я  и решил вас повидать.  Кто знает,  вернусь ли,  а вы ведь
горевать по мне станете, вы ведь мне други сердечные... Разве не так?
     - Конечно, так, истинный бог! С малых лет тебя знаем.
     - Ты брат нам, - добавил Симеон.
     - Вы князья,  вы шляхта,  а казаком не погнушались, в дому пригрели и
доню-сродницу посулили,  потому что поняли - нет без нее ни житья ни бытья
казаку, вот и пожалели его.
     - Не стоит про то и толковать, - поспешно сказала княгиня.
     - Нет,  м а т и, стоит про то толковать, ведь вы мои благодетели, а я
попросил вот этого шляхтича, друга моего, чтобы меня сыном назвал и гербом
облагородил,  дабы не стыдно было вам родственницу казаку отдавать. На что
пан  Заглоба  согласие дал,  и оба мы будем испрашивать у сейма позволения
тому,  а после войны  поклонюся  я  господину  великому  гетману,  ко  мне
милостивому, и он поддержит: он вот и Кречовскому пожалование исхлопотал.
     - Помогай тебе бог, - сказала княгиня.
     - Вы люди некриводушные,  и я благодарен вам.  Но прежде чем на войну
идти,  хотелось бы  еще разок услышать,  что доню мне отдадите и  слова не
нарушите. Шляхетское слово не дым, а вы же шляхта, вы князья.
     Атаман говорил неторопливо и торжественно,  но в словах его слышалась
как бы угроза, как бы предупреждение, что надо соглашаться на все, чего он
ни потребует.
     Старая княгиня поглядела на сыновей,  те -  на нее, и некоторое время
все молчали.  Внезапно кречет, сидевший на шесте у стены, запищал, хотя до
рассвета было  еще  долго,  а  за  ним  подали  голоса и  остальные птицы;
громадный беркут проснулся,  встряхнул крылами и принялся каркать. Лучина,
пылавшая в печном зеве, стала догорать. Сделалось темновато и уныло.
     - Миколай, поп