невредимым, с ним разъехался.
     - Не может такого быть!  Не может быть!  -  завизжал,  дергая себя за
чуб, Чаплинский.
     - Более  того,   -   продолжал  Зацвилиховский,   -   кавалер,  здесь
присутствующий,  сам же его и спас,  а слуг твоей милости перебил,  в чем,
несмотря на гетманские указы,  не виноват,  так как из Крыма с посольством
возвращается и про указы не знал;  видя же человека,  грабителями,  как он
решил,  в степи обижаемого,  поспешил ему на помощь.  О сказанном спасении
Хмельницкого заранее тебя,  сударь, предупреждаю, так как он с запорожцами
непременно тебя в экономии твоей навестит,  и надо полагать,  что ты этому
не обрадуешься. Слишком уж ты с ним цапался. Тьфу, черти бы вас побрали!
     Зацвилиховский тоже не любил Чаплинского.
     Чаплинский вскочил и от ярости слова не мог сказать.  Лицо его совсем
побагровело,  а  глаза еще  сильнее выпучились.  Стоя  в  таком виде перед
Скшетуским, он стал бессвязно выкрикивать:
     - То есть как?  Ты...  невзирая на гетманские распоряжения!..  Я  те,
сударь... Я те, сударь...
     А  Скшетуский даже и  со скамьи не привстал;  опершись на локоть,  он
глядел на наскакивавшего Чаплинского, как сокол на привязанного воробья, и
наконец спросил:
     - С  чего ты,  сударь,  ко  мне прицепился,  точно репей к  собачьему
хвосту?
     - Да  я  тебя  к  ответу...  Не  слушаешься указа...  Я  вашу милость
казаками!..
     Подстароста так орал,  что шум в погребке несколько утих.  Люди стали
поворачиваться к  Чаплинскому.  Он  всегда искал ссоры,  уж такая это была
натура,  и  с  каждым встречным скандалил;  но  сейчас всех  удивило,  что
разошелся он при Зацвилиховском,  которого одного и  боялся,  а задрался с
жолнером, одетым в форму Вишневецких.
     - Уймись,  сударь,  - сказал старый хорунжий. - Сей кавалер пришел со
мною.
     - Я  те...  те...  тебя в  суд...  в  колодки!..  -  продолжал вопить
Чаплинский, не обращая ни на что и ни на кого внимания.
     Тут  уже  и  пан Скшетуский тоже поднялся во  весь свой рост,  однако
сабли из  ножен не вытащил,  а,  подхватив ее,  свисавшую с  пояса на двух
перевязях,  посередке,  поднял  таким  образом,  что  рукоять с  маленьким
крестиком подъехала к носу Чаплинского.
     - А понюхай-ка это, сударь, - холодно сказал он.
     - Бей, кто в бога верует!.. Люди!.. - крикнул Чаплинский, хватаясь за
эфес.
     Но  своей сабли выхватить не успел.  Пан Скшетуский,  повернув его на
месте,  одною рукою схватил за шиворот, другою - пониже спины за шаровары,
поднял в воздух и,  с рвущимся,  точно кубарь,  из рук,  пошел с ним между
скамей к дверям, возглашая:
     - Панове-братья, дорогу рогоносцу! Забодает!
     Сказавши  это,  он  добрался до  дверей,  ударил  в  них  Чаплинским,
распахнул их таким манером и вышвырнул подстаросту вон.
     Затем спокойно вернулся и сел на свое место рядом с Зацвилиховским.
     В  погребке  во  мгновение сделалось тихо.  Сила,  какую  только  что
продемонстрировал  Скшетуский,   произвела   на   всю   шляхту   громадное
впечатление. Спустя минуту всё вокруг сотрясалось от смеха.
     - Vivant* вишневичане! - кричали одни.
     _______________
          * Да здравствуют (лат.).

     - Сомлел,  сомлел и в крови весь!  - восклицали другие, выглядывавшие
на  улицу,  любопытствуя узнать,  что предпримет Чаплинский.  -  Слуги его
поднимают!
     Лишь немногие,  те, кто считался сторонниками подстаросты, молчали и,
не решаясь вступиться за него, хмуро поглядывали на наместника.
     - Только и  скажешь,  что  в  пяту  гонит  эта  гончая!  -  промолвил
Зацвилиховский.
     - Да какая там гончая?  Дворняга!  -  возгласил,  приближаясь, тучный
шляхтич с  бельмом на  глазу,  имевший во лбу дырку величиной с  талер,  в
которой  посвечивала голая  кость.  -  Дворняга он,  не  гончая!  Позволь,
сударь,  -  продолжал шляхтич,  обращаясь к  Скшетускому,  -  быть к твоим
услугам.  Имя мое -  Ян Заглоба.  Герб -  Вчеле,  в  чем любой легко может
убедиться хоть  по  этой  вот  дырке,  какую в  челе  моем  разбойная пуля
проделала, когда я в Святую Землю за грехи молодости по обетованию ходил.
     - Имей  совесть,  ваша милость!  -  сказал Зацвилиховский.  -  Ты  же
рассказывал, что тебе ее в Радоме кружкой пробили.
     - Истинный бог, разбойная пуля! В Радоме другая история случилась.
     - Давал  ты,  ваша  милость,  обет  сходить  в  Святую  Землю...  оно
возможно, но что тебя там не было - это наверняка.
     - Да!  Не было! Ибо в Галате уже страдания мученические принял! Пусть
я не шляхтич, пусть я пес паршивый буду, если вру!
     - Оно и брешешь, и брешешь.
     - Последним  прохвостом будучи,  предаю  себя  в  руки  ваши,  сударь
наместник.
     Тут и другие стали подходить знакомиться с паном Скшетуским и чувства
ему свои выражать.  Мало кто любил Чаплинского,  и все были довольны,  что
тому такая конфузия приключилась.  Сейчас, не поразмыслив и не удивившись,
невозможно поверить,  что и  вся окрестная