игиринская шляхта,  и те,  кто
помельче -  владельцы слобод,  наемщики экономий,  - чего там! - даже люди
Конецпольских,  -  все,  как  оно  по  соседству бывает,  зная  о  распрях
Чаплинского с  Хмельницким,  были на  стороне последнего,  ибо Хмельницкий
слыл  знаменитым воином,  немалые  заслуги в  разных  баталиях снискавшим.
Известно было также,  что сам король поддерживал с  ним отношения и высоко
ценил его мнение.  Случившееся же  воспринимали как обычную свару шляхтича
со шляхтичем,  а подобные свары исчислялись тысячами,  и особенно в землях
русских.  На сей раз, как всегда, приняли сторону того, кто умел завоевать
себе  больше симпатий,  не  загадывая,  какие  из  этого  могут  проистечь
страшные  последствия.  Лишь  много  позже  сердца  запылали  ненавистью к
Хмельницкому; причем одинаково сердца шляхты и духовенства обоих обрядов.
     Итак,  все  подходили к  Скшетускому с  квартами,  говоря:  "Пей  же,
пане-брате!  Выпей и со мною! Да здравствуют вишневичане! Такой молодой, а
уже в поручиках у князя.  Vivat* князь Иеремия, всем гетманам гетман! Куда
угодно  пойдем  с  князем Иеремией!  На  турок  и  татар!  В  Стамбул!  Да
здравствует милостиво царствующий над  нами  Владислав Четвертый!"  Громче
всех кричал пан Заглоба,  готовый даже в  одиночку перепить и  перекричать
целый регимент.
     _______________
          * Да здравствует (лат.).

     - Досточтимые господа!  - вопил он, так что стекла в окошках звенели.
- Уж  я  на  его милость султана подал в  суд за  насилие,  до которого он
допустил произойти со мною в Галате.
     - Не городи ты, ваша милость, чушь всякую, язык пожалей!
     - То  есть  как,   досточтимые  господа?   Quatuor  articuli  judicii
castrensis;  stuprum, incendium, latrocinium et vis armata alienis aedibus
illata.* А разве же не было это vis armata?**
     _______________
          * Четыре статьи полевого суда:  изнасилование,  поджог, разбой и
     нападение вооруженной силой на чужой дом (лат.).
          ** вооруженной силой (лат.).

     - Чистый глухарь ты, сударь.
     - А я и в трибунал его!
     - Уймись же, ваша ми...
     - И кондемнату получу,  и подлецом его оглашу;  вот тебе и война,  но
уже с приговоренным к бесчестию.
     - Здоровье ваших милостей!
     Некоторые,  однако,  смеялись,  а  с ними и пан Скшетуский -  ему уже
малость ударило в  голову;  шляхтич же  и  в  самом  деле,  точно глухарь,
который  собственным голосом  упивается,  не  умолкая,  токовал  далее.  К
счастью,   тирады   его   были   прерваны   другим   шляхтичем,   который,
приблизившись,  дернул  болтуна за  рукав  и  сказал  с  певучим литовским
выговором:
     - Так  познакомь  же,   сударь  добрый  Заглоба,   и   меня  с  паном
наместником... Познакомь же!
     - Обязательно!  Непременно!  Позволь,  ваша милость наместник,  - это
господин Сбейнабойка.
     - Подбипятка, - поправил шляхтич.
     - Один черт! Герба Сорвиштанец.
     - Сорвиглавец, - поправил шляхтич.
     - Один черт! Из Пёсикишек.
     - Из Мышикишек, - поправил шляхтич.
     - Один черт.  Nescio*,  что бы я предпочел. Мышьи кишки или песьи. Но
жить  -  это  уж  точно!  -  ни  в  каких  не желаю,  ибо и отсидеться там
трудновато, и покидать их конфузно. Ваша милость! - продолжал он объяснять
Скшетускому,  указывая на литвина,  - вот уже неделю пью я на деньги этого
шляхтича,  у какового за поясом меч столь же тяжеловесный, сколь и кошель,
а  кошель  столь  же  тяжеловесный,  сколь  и  разум,  но  если  поил меня
когда-нибудь больший чудак,  пусть я буду таким же болваном,  как тот, кто
за меня платит.
     _______________
          * Не знаю (лат.).

     - Ну, объехал его! - смеясь, кричала шляхта.
     Однако литвин не  сердился,  он  только отмахивался,  тихо улыбался и
повторял:
     - От, будет уж вам, ваша милость...  с л у х а т ь  гадко!
     Скшетуский с  интересом приглядывался к  новому знакомцу,  и  в самом
деле  заслуживавшему называться  чудаком.  Это  был  мужчина  росту  столь
высокого, что головою почти касался потолочных бревен; небывалая же худоба
делала его и  вовсе долговязым.  Хотя весь он  был кожа да кости,  широкие
плечи и  жилистая шея свидетельствовали о  необычайной силе.  На удивление
впалый живот наводил на мысль, что человек этот приехал из голодного края,
однако одет он был изрядно -  в серую свебодзинского сукна, ладно сидевшую
куртку с узкими рукавами и в высокие шведские сапоги,  начинавшие на Литве
входить в  употребление.  Широкий и туго набитый лосевый пояс,  не имея на
чем держаться,  сползал на самые бедра,  а