|
к чему, надо
думать, и сам король отнесся бы благосклонно, но предпочел, несчастный,
разбить башку о кудацкие утесы.
Полковник понемногу успокаивался. Ну, не дали ему староства - что из
того? Тем более сделают теперь все, чтобы его вознаградить, особенно же
после победы и подавления бунта, после избавления Украины от
братоубийственной войны, - да чего там! - всей Речи Посполитой избавления!
Тут уж ему ни в чем не откажут, тут ему и в Потоцких надобности не
будет...
Сонная голова его склонилась на грудь, и он уснул, грезя о
староствах, каштелянствах, о пожалованиях королевских и сеймовых...
Когда Кречовский проснулся, уже развиднелось. На байдаках все еще
спали. В отдалении поблескивали в бледном, предрассветном свете
днепровские воды. Вокруг была мертвая тишина. Тишина эта его и разбудила.
Кудацкие пушки не палили.
"Что это? - подумал Кречовский. - Первый штурм отбит? Или же Кудак
взяли?"
Но такого быть не может!
Нет! Просто отброшенное казачьё затаилось где-нибудь подальше от
крепости и зализывает раны, а кривой Гродзицкий поглядывает на них из
бойниц, поточнее наводя пушки.
Завтра они снова пойдут на приступ и снова сломают зубы.
Меж тем совсем поутрело. Кречовский поднял людей на своем байдаке и
послал лодку за Фликом.
Тот незамедлительно прибыл.
- Сударь полковник! - сказал Кречовский. - Если до вечера каштелян не
подойдет, а к ночи штурм не повторится, мы двинемся крепости на помощь.
- Мои люди готовы, - ответил Флик.
- Раздай же им порох и пули.
- Уже роздано.
- Ночью высадимся на берег и безо всякого шума пойдем степью. Нападем
неожиданно.
- Gut! Sehr gut!* Но не проплыть ли на байдаках еще немного? До
крепости мили четыре. Для пехоты неблизко.
_______________
* Хорошо! Очень хорошо! (нем.).
- Пехота сядет на запасных лошадей.
- Sehr gut!
- Пускай люди тихо сидят по камышам, на берег не выходят и шума не
поднимают. Огня не зажигать, а то нас дым выдаст. Неприятель не должен
знать о нас ничего.
- Туман такой, что и дыма не увидят.
И точно, сама река и рукав ее, заросший очеретом, в котором
скрывались байдаки, и степи - всё, куда ни погляди, было погружено в белый
непроглядный туман. Правда, пока что было раннее утро, а потом туман мог
рассеяться и степные пространства открыть.
Флик отплыл. Люди на байдаках потихоньку просыпались; тотчас же было
объявлено распоряжение Кречовского сидеть тихо, так что за утреннюю еду
принимались без обычного бивачного гама. Пройди кто-нибудь берегом или
проплыви по реке, ему бы даже в голову не пришло, что в излучине этой
находится несколько тысяч человек. Коней, чтобы не ржали, кормили с руки.
Байдаки, скрытые туманом, затаившись, стояли в камышовой чащобе. То и дело
прошмыгивала лишь маленькая двухвесельная лодчонка, развозившая сухари и
приказы, но в остальном царило гробовое молчание.
Внезапно вдоль всего рукава в травах, тростнике, камышах и прибрежных
зарослях послышались странные и многочисленные голоса:
- Пугу! Пугу!
Молчание...
- Пугу! Пугу!
И снова наступила тишина, словно бы голоса эти, окликавшие с берега,
ждали ответа.
Ответа не было. Призывы прозвучали и в третий раз, но уже резче и
нетерпеливее:
- Пугу! Пугу!
Тогда со стороны челнов из тумана раздался голос Кречовского:
- Кто еще там?
- Казак с лугу!
У солдат, затаившихся на байдаках, беспокойно забились сердца. Им
этот таинственный оклик был хорошо знаком. С его помощью запорожцы
опознавали друг друга на зимовниках. Этим же самым манером в военное время
приглашали на переговоры реестровых и городовых собратьев, среди которых
было немало тайно принадлежавших к братству.
Снова раздался голос Кречовского:
- Чего надо?
- Богдан Хмельницкий, гетман запорожский, предупреждает, что пушки
наведены на излучину.
- Передайте гетману запорожскому, что наши наведены на берег.
- Пугу! Пугу!
- Чего еще надо?
- Богдан Хмельницкий, гетман запорожский, приглашает на разговор
друга своего, пана полковника Кречовского.
- Пускай сперва заложников выставит.
- Десять куренных.
- Идет!
В ту же секунду берег излучины, точно цветами, зацвел фигурами
запорожцев, вскочивших на ноги из трав, где они, затаившись, прятались.
Издали, со стороны степи, появилась их конница и пушки, над которыми
развевались десятки и сотни стягов, знамен и бунчуков. Шли отряды под
барабан и с песней. Все это скорее походило на радостное привечание, чем
на столкновение враждебных друг другу войск.
Солдаты с байдаков ответили криками. Тем временем подошли челны,
доставившие куренных атаманов. Кречовский сел в один из них и направился к
берегу. Там ему подвели коня и сразу же препроводили к Хмельницкому.
Тот, завидев его, снял шапку, а затем радушно приветствовал.
- Любезный полковник! - сказал он. - Старый друг мой и кум! Когда
коронный гетман велел тебе ловить меня и доставить, ты этого делать не
стал, а меня надоумил спастись бегством, за каково
|
|