и  цветные знамена,  казалось,  сами по  себе плыли в
степном просторе.  Конница прокладывала дорогу повозкам и пехоте, но те, с
трудом  продвигаясь,  вскоре остались далеко в  тылу.  Ночь  тем  временем
опустилась в степи. Огромная красная луна неторопливо выкатилась в небеса;
закрываемая то и  дело тучами,  она разгоралась и гасла,  точно светильня,
которую пытается задуть порывистый ветер.
     Время  приближалось уже  к  полуночи,  когда  взорам казаков и  татар
предстали  черные  исполинские громады,  отчетливо выделявшиеся на  темном
просторе небес.
     Это были стены Кудака.
     Передовые отряды под покровом темноты,  точно волки или птицы ночные,
осторожно  и  тихо  приблизились к  замку.  Вдруг  да  получится  овладеть
уснувшей крепостью!
     Но  внезапная молния на  валу разорвала мрак,  страшный грохот потряс
днепровские утесы, и огненное ядро, прочертив в небе пламенную дугу, упало
в степные травы.
     Угрюмый циклоп Гродзицкий давал знать, что не дремлет.
     - Пес одноглазый!  -  пробормотал Тугай-бею Хмельницкий.  - В темноте
видит.
     Казаки миновали замок,  о  штурме которого сейчас,  когда  против них
самих шло коронное войско,  нечего было и думать,  и двинулись дальше. Пан
же Гродзицкий палил им вслед так,  что стены крепостные сотрясались, но не
затем,   чтобы  урон  нанести,   ибо  войско  проходило  на   значительном
расстоянии,  а  затем,  чтобы  предостеречь своих,  которые  подплывали по
Днепру и могли оказаться где-то неподалеку.
     Первым делом пальба кудацких пушек отозвалась в  сердце и  ушах  пана
Скшетуского.  Молодой рыцарь,  которого по приказу Хмеля везли в  казацком
обозе, на второй день тяжело расхворался. В стычке на Хортице он хотя и не
получил ни одной смертельной раны,  но потерял столько крови,  что жизнь в
нем  едва  теплилась.  Раны его,  по-казацки обихоженные старым кантареем,
открылись,  началась горячка,  и  в ту ночь лежал он в полубеспамятстве на
казацкой телеге,  ничего о  божьем свете не ведая.  Очнуться заставили его
орудия  Кудака.  Он  открыл  глаза,  приподнялся на  телеге  и  огляделся.
Казацкий табор  пробирался во  тьме,  точно  вереница призраков,  а  замок
грохотал и клубился розовыми дымами; огненные шары скакали по степи, хрипя
и рыча,  как разъяренные псы;  и,  когда пан Скшетуский увидел это,  такое
отчаяние,  такая тоска охватили его,  что  он  готов был умереть,  лишь бы
только унестись душою к  своим.  Война!  Война!  А  он  во  вражьем стане,
безоружный,  беспомощный,  не  помышляющий  даже  встать  с  телеги.  Речь
Посполитая в опасности,  он же не поспешает ее спасать!  А там,  в Лубнах,
наверно,  уже  войско выступает.  Князь с  молниями во  взоре летает перед
строем и  в какую сторону булавою кивнет,  там сразу триста копий,  словно
триста громов грянут. И тотчас разные знакомые лица стали появляться перед
наместником.  Маленький Володыёвский мчится во главе драгун, и хоть в руке
его  всегдашняя тонкая  сабелька,  но  это  всем  рубакам  рубака:  с  кем
состукнет клинок,  тот,  считай,  уже в  могиле;  а  вот и  пан Подбипятка
замахивается своим палаческим Сорвиглавцем!  Срубит он  три  головы или не
срубит?  Ксендз  Яскульский  объезжает  хоругви  и,  воздев  руки,  творит
молитву,  но, будучи старым жолнером, не утерпев, то и дело гаркает: "Бей!
Убивай!" А вот уже и панцирные склонили мечи на пол-уха лошадиного,  полки
взяли с места, разгоняются, мчатся, битва, шквал!
     Внезапно  видение  меняется.  Наместнику является Елена.  Бледная,  с
распущенными волосами,  она взывает:  "Спаси же,  Богун за  мною гонится!"
Скшетуский срывается с  телеги,  но  чей-то голос,  на этот раз настоящий,
говорит ему:
     - Лежи,  д и т и н о,  не то свяжу.
     Это  обозный есаул Захар,  которому Хмельницкий наказал с  наместника
глаз не спускать, снова укладывает его на телегу, накрывает конской шкурою
и спрашивает:
     - Щ о  з  т о б о ю?
     И  пан Скшетуский вовсе приходит в  память.  Призраки исчезают.  Возы
влекутся  у  самого  днепровского берега.  Холодное  дуновение прилетает с
реки, и ночь бледнеет. Речные птицы затевают предрассветный гомон.
     - Слушай,   Захар!   Мы  разве  уже  миновали  Кудак?   -  спрашивает
Скшетуский.
     - Миновали! - отвечает запорожец.
     - А куда же вы идете?
     - Н е  з н а ю.  Б и т в а  к а ж е,  б у д е,  а л е  н е  з н а ю.
     От  слов этих сердце радостно забилось в  груди пана Скшетуского.  Он
полагал,  что Хмельницкий станет осаждать Кудак и  с  этого начнет военные
действия.   Но  поспешность,   с   какою  казаки  шли  вперед,   позволяла
предположить,  что  коронные войска уже  близко и  что  Хмельницкий потому
обошел крепость,  чтобы не  оказаться вынужденным вести под  ее  обстрелом
сражение.  "Возможно,  я уже сегодня буду свободен", - подумал наместник и
благодарно вознес очи к небесам.


                                Глава XIV

     Грохот  кудацких пушек  услыхали и  войска,  плывшие на  байдаках под
командой старого Барабаша и Кречовского.
     Их  было шесть тысяч реестровых и  рег