Скшетуский стал на постой
в  доме  князя Иеремии,  где  имел  достаточно времени дать людям и  коням
отдохнуть и  отдышаться после  долгого из  Крыма  путешествия,  которое по
причине высокой воды  и  необычайно быстрого днепровского течения пришлось
проделать по  суше,  поскольку ни  один байдак не  мог в  ту зиму проплыть
вверх по  Днепру.  Сам  Скшетуский сперва тоже малость отдохнул,  а  потом
отправился к  пану  Зацвилиховскому,  бывшему  комиссару Речи  Посполитой,
старому солдату,  который,  не служа у  князя,  был тем не менее княжеским
наперсником и другом.  Наместник намеревался разузнать, не поступало ли из
Лубен каких распоряжений.  Князь,  однако,  никаких особых распоряжений не
оставлял,  а просто велел Скшетускому,  в случае, если ханский ответ будет
благоприятным,  не спешить, чтобы людям и коням без нужды не утомляться. К
хану  же  у  князя дело  было  вот  какое:  он  просил наказать нескольких
татарских мурз,  самовольно учинивших набеги на его заднепровскую державу,
которых,  к  слову сказать,  он и сам основательно поколотил.  Хан,  как и
ожидалось,  ответил  благоприятно -  пообещал  прислать в  апреле  особого
посла,  наказать ослушников,  а  надеясь заслужить себе  благорасположение
столь прославленного воителя,  послал ему  со  Скшетуским кровного коня  и
соболий шлык.  Пан Скшетуский, завершив с немалым почетом посольство, само
по  себе  служившее  доказательством  великого  от  князя  фавору,   очень
обрадовался, что ему дозволяется в Чигирине пожить и что с возвращением не
торопят.  Зато старый Зацвилиховский  был  куда  как  озабочен  событиями,
происходившими с некоторых пор в городе. Оба отправились к Допулу, валаху,
державшему в городе корчму и погребок,  и там, хотя время было еще раннее,
застали без числа шляхты,  так как день был базарный, да к тому же на день
этот приходился скотопрогонный привал,  ибо скот в лагерь  коронных  войск
прогонялся  через Чигирин;  так что и народу понаехало множество.  Шляхта,
как всегда, собиралась на базарной площади в так называемом Звонецком Куте
у Допула.  Были тут и арендаторы Конецпольских, и чигирннские чиновники, и
окрестные землевладельцы,  сидящие на привилегиях; была шляхта оседлая, ни
от  кого  не  зависящая;  еще  -  служащие  экономии,  кое-кто из казацкой
верхушки и,  наконец,  разная шляхетская мелкота, или на чужих хлебах, или
по своим хуторам проживающая.
     Все они теснились по лавкам, стоявшим вдоль длинных дубовых столов, и
шумно разговаривали,  и  всё о  необычайном происшествии -  взбудоражившем
город побеге Хмельницкого.  Скшетуский с  Зацвилиховским сели  сам-друг  в
уголку,   и  наместник  стал  расспрашивать,   что  за  птица  такая  этот
Хмельницкий, о котором столько разговоров.
     - Неужто,  сударь,  не знаешь? - удивился старый солдат. - Это писарь
запорожского войска, субботовский барин и... - добавил он тихо, - мой кум.
Мы  с  ним давно знаемся и во многих баталиях побывали,  в каковых он себя
изрядно показал,  особенно под  Цецорой.  Солдата,  столь  в  ратном  деле
искушенного,  во всей Речи Посполитой,  пожалуй,  не найдешь. Вслух сейчас
такого не скажи,  но это гетманская голова  -  человек  великой  хватки  и
большого  ума;  казачество  к  нему  больше,  чем  к  кошевым  и атаманам,
прислушивается.  Он человек не  без  добрых  свойств,  однако  заносчивый,
неуемный и, если ненависть им овладеет, страшен сделаться может.
     - Зачем же он из Чигирина сбежал?
     - Грызлись  они  со  старостишкой  Чаплинским,  но  это  пустое!  Как
водится, шляхтич шляхтича со свету сживал. Не он первый, и не его первого.
Еще говорят, что он с женкой старостишкиной путался; староста у него отбил
полюбовницу и на ней женился, а он потом снова баламутил ее. И такое очень
даже  возможно;  дело  обыкновенное...  бабенка  бедовая.  Но  это  только
видимость,  за  которою  кое-что  поважнее скрывается.  Тут,  сударь,  все
обстоит  вот  как:  в  Черкассах  живет  полковник  казацкий,  престарелый
Барабаш,  друг нам.  У  него хранились привилегии и  какие-то  королевские
рескрипты,  в  которых казаков якобы  сопротивляться шляхте  склоняли.  Но
поскольку старик -  человек разумный и дельный, он бумагам ходу не давал и
обнародовать не спешил.  И вот Хмельницкий,  Барабаша на угощение сюда,  в
чигиринский  дом  свой,  пригласив,  послал  людей  на  его  хутор,  чтобы
сказанные грамоты да привилегии у  жены его захватили,  а  потом с указами
этими сбежал.  Подумать страшно,  что ими смута какая, вроде Остраницовой,
воспользоваться может,  ибо repeto:* человек он страшный, а исчез неведомо
куда.
     _______________
          * повторяю (лат.).

     Скшетуский удивленно сказал:
     - Ну  лиса!  Вокруг пальца меня обвел.  Назвался казацким полковником
князя Доминика Заславского.  Я же его, нынешней ночью в степи встретив, из
удавки вызволил!
     Зацвилиховский даже за голову схватился.
     - Господи, что ты говоришь, сударь? Такого быть не может!
     - Очень даже может,  раз было. Он назвался полковником князя Доминика
Заславского и  сказал,  что в Кудак к пану Гродзицкому от великого гетмана
послан. Правда, я э