руки,  так как ночь стояла  хоть  и
ясная, но холодная. Было их человек сорок, причем всё люди рослые и хорошо
вооруженные.  Они совсем не походили на  реестровых  казаков,  что  весьма
озадачило  пана  Скшетуского,  особенно еще и потому,  что подъехали они в
столь  немалом   количестве.   Все   это   показалось   наместнику   очень
подозрительным. Если бы великий гетман послал его милость Абданка в Кудак,
он бы,  во-первых,  придал ему конвой из реестровых, а во-вторых, зачем бы
велел идти до Чигирина степью,  а не водой? Ведь переправы через все реки,
текущие по Дикому Полю к Днепру,  могли только  затянуть  поездку.  Похоже
было, что его милость Абданк Кудак-то как раз и хотел миновать.
     Да  и  сама особа Абданка весьма озадачивала молодого наместника.  Он
сразу же обратил внимание, что казаки, со своими полковниками обращавшиеся
без лишних церемоний,  этого окружали почтением необычайным, словно какого
гетмана.  Видать,  был  он  рыцарь первейший,  что тем более удивляло пана
Скшетуского,  ибо,  зная Украину по ту и  эту стороны Днепра,  ни о  каком
таком знаменитом Абданке он  не слыхал.  А  между тем в  обличье мужа сего
было явно что-то необыкновенное - некая скрытая сила, которою, точно пламя
жаром, дышал весь его облик; некая железная воля, свидетельствовавшая, что
человек этот ни  перед чем и  ни  перед кем не  отступит.  Такою же  волею
исполнен был и облик князя Иеремии Вишневецкого,  но то,  что у князя было
врожденным натуры свойством,  присущим высокому происхождению и положению,
в муже неизвестного имени, затерявшемся в степной глуши, могло озадачить.
     Пан Скшетуский основательно призадумался.  То ему приходило в голову,
что незнакомец,  возможно,  какой-то  именитый изгнанник,  скрывавшийся от
приговора в  Диком  Поле;  то  -  что  перед  ним  вожак разбойной ватаги.
Последнее,  однако,  было неправдоподобно. И платье, и речь этого человека
свидетельствовали прямо противоположное.  Поэтому наместник, оставаясь все
время настороже,  не знал, что и думать, а между тем Абданк уж и коня себе
подать приказал.
     - Сударь наместник,  -  сказал он,  -  нам пора.  Позволь же  еще раз
поблагодарить тебя за спасение,  и  дай мне боже отплатить тебе таковою же
услугой!
     - Не знал я, кого спасал, оттого и благодарности не заслуживаю.
     - Скромность это в тебе говорит, отваге твоей не уступающая. Прими же
от меня сей перстень.
     Наместник,  смерив Абданка взглядом,  поморщился и отступил на шаг, а
тот,  с  отцовской  прямо-таки  торжественностью в  манерах  и  в  голосе,
продолжал:
     - Взгляни  же.  Не  драгоценностью  этого  перстня,  но  другими  его
достоинствами дарю я  тебя.  Будучи молодых лет и  в  басурманской неволе,
получил я  его  от  богомольца,  который из  Святой Земли  возвращался.  В
камушке оном заключен прах гроба господня.  От подарка такого отказываться
не годится,  хоть бы даже он из ославленных рук воспоследовал. Ты, сударь,
человек молодой и  солдат,  а  коль скоро и старость,  могиле близкая,  не
ведает,  что с нею перед кончиною случиться может, что же тогда говорить о
младости?  Имея  впереди век  долгий,  ей  с  куда большими превратностями
суждено столкнуться!  Перстень же  сей  убережет тебя от  беды и  охранит,
когда наступит година судная,  а должен я тебе сказать, что година эта уже
грядет в Дикое Поле.
     Наступило молчание;  слышно было только попыхиванье костра и  конское
фырканье.
     Из  дальних  камышей  донесся тоскливый волчий  вой.  Внезапно Абданк
сказал как бы сам себе:
     - Година  судная   грядет   в   Дикое   Поле,   а   когда   нагрянет,
з а д и в и т ь с я  в е с ь  с в i т  б о ж и й...
     Наместник,   озадаченный  словами  странного  мужа,  машинально  взял
перстень.
     Абданк  же  устремил взгляд в  степную темную даль,  потом  не  спеша
поворотился и сел на коня. Молодцы ждали его у подножья.
     - В путь!  В путь!..  Оставайся в здравии,  друже-жолнер! - сказал он
наместнику.  - Времена теперь такие, что брат брату не доверяет, оттого ты
и не знаешь, кого спас; я ведь имени своего тебе не сказал.
     - Ваша милость не Абданк, значит?
     - Это мой герб...
     - А имя?
     - Богдан Зиновий Хмельницкий.
     Сказавши это, он съехал по склону. За ним двинулись и молодцы. Вскоре
сокрыла их  тьма и  ночь.  И  лишь когда отдалились они этак на полверсты,
ветер принес к костру слова казацкой песни:

             Ой, визволи, боже нас всiх, бiдних невiльникiв,
                  3 тяжкой неволi,
                  3 вiри басурманськой -
                  На яснiї зорi,
                  На тихiї води,
                  У край веселий,
                  У мир хрещений. -
             Вислухай, боже, у просьбах наших,
             У нещасних молитвах,
             Нас, бiдних нивiльникiв.

     Голоса помалу стихали,  а  потом  слились с  ветерком,  шелестевшим в
камышах.


                                 Глава II

     Прибыв утром следующего дня в Чигирин,  па