старшего
лодочника.
     - Вишни, пане! - ответил набольший.
     И правда,  были это вишенные леса,  состоящие из карликовых деревьев,
которыми густо поросли оба берега за  устьем Псла.  Плоды этих вишенников,
сладкие и крупные, составляли по осени корм птицам, зверям и заплутавшим в
этой  глухомани  людям,  а  также  были  предметом торговли,  отвозимым на
байдаках до самого Киева и далее.  Сейчас леса стояли в цвету.  Чтобы дать
отдохнуть гребцам,  подошли к  берегу,  и наместник с Редзяном высадились,
желая поближе разглядеть эту заросль. Их окутал такой пьянящий аромат, что
просто нечем было дышать.  Без счета лепестков уже осыпали землю.  Местами
деревца составляли непроходимую чащу.  Между  вишен  обильно рос  и  дикий
карликовый миндаль,  весь в  розовых цветах,  издающих совсем уже  сильный
запах.  Миллионы шмелей,  пчел и  ярких бабочек носились над  этим пестрым
цветочным морем, конца и края которому не было видно.
     - Чудеса,  пане,  чудеса!  - говорил Редзян. - И отчего здесь люди не
селятся? Зверя тут, как я погляжу, тоже хватает.
     Меж вишенных кустов прыскали русаки и  беляки,  а  также бесчисленные
стайки больших голубоногих перепелов,  каковых несколько Редзян подстрелил
из штуцера,  но,  к великому своему огорчению,  узнал потом от набольшего,
что мясо этих птиц ядовито.
     На мягкой земле видны  были  следы  оленей  и  сайгаков,  а  издалека
доносились звуки, напоминавшие похрюкиванье вепрей.
     Дорожные наши,  наглядевшись и  отдохнув,  двинулись  дальше.  Берега
делались то высокими,  то плоскими,  открывая взору дивные дубравы,  леса,
урочища,  курганы и привольные  степи.  Окрестности  представлялись  столь
великолепными,  что  Скшетуский  невольно  задавал  себе  Редзянов вопрос:
отчего здесь люди не селятся?  Увы,  для этого необходимо было,  чтобы еще
какой-нибудь   Иеремия   Вишневецкий  взял  под  свою  руку  эти  пустоши,
благоустроил их и оборонил от покусительства татар и низовых. Местами река
образовывала   рукава,  излучины,  заливала  яры,  пенной  волной  била  в
прибрежные утесы и совершенно заполняла темные пещеры в  скалах.  В  таких
пещерах  и  рукавах  устраивались тайники и убежища.  Устья рек,  заросшие
лесом тростников,  очерета и камыша, изобиловали всяческой птицей; словом,
мир дикий,  местами обрывистый,  местами низинный,  совершенно безлюдный и
таинственный открылся взорам путешественников наших.
     Плаванье становилось докучным,  так как из-за теплой погоды появились
тучи кусачих комаров и разных неведомых в сухой степи инсектов;  некоторые
из них были толщиной с палец, и после их укуса кровь бежала струйкой.
     Вечером приплыли к  острову Романовка,  огни которого завиднелись еще
издалека,  и остановились там на ночлег.  У рыбаков, прибежавших поглядеть
на  отряд наместника,  рубахи,  лица и  руки были густо смазаны дегтем для
защиты от насекомых. Были эти люди грубого нрава и дикие; они во множестве
съезжались сюда по  весне ловить и  вялить рыбу,  которую затем отвозили в
Чигирин,  Черкассы,  Переяслав и  Киев.  Занятие это  было нелегкое,  зато
выгодное из-за  обилия рыбы,  которая летом становилась для этих мест даже
бедствием,  подыхая от недостатка воды в  старицах и  так называемых тихих
куточках и заражая тлением воздух.
     От рыбаков   наместник   узнал,  что  низовые,  рыбачившие  тут,  уже
несколько дней как покинули остров и подались по призыву кошевого  атамана
на  Низовье.  Кроме  того,  во  всякую  ночь  с острова видны были костры,
которые жгли в степи спешившие на Сечь беглые.  Рыбакам было известно, что
готовится  поход  "н а   л я х i в",  и  они  это  вовсе  не  скрывали  от
наместника.  Скшетуский поневоле подумал,  что его экспедиция  и  в  самом
деле, кажется, запоздала, и похоже, прежде чем доберется он до Сечи, полки
молодцев двинутся на север; однако ему велено было ехать, и, как исправный
солдат,  он  не  рассуждал,  намереваясь  достичь  хоть  бы и самое сердце
запорожского стана.
     Назавтра с  утра отправились дальше.  Миновали чудный Тарентский Рог,
Сухую  Гору  и  Конский Острог,  известный своими  трясинами и  множеством
гадов,  каковые его непригодным для житья делали. Здесь уже все: и дикость
округи,  и торопливость течения -  предвещало близость порогов.  Но вот на
горизонте  завиднелась  Кудацкая  башня.   Первый  этап   путешествия  был
закончен.
     Однако в тот вечер наместник в замок не попал, ибо у пана Гродзицкого
после  объявления  перед  закатом  вечернего  пароля  из  замка  никто  не
выпускался и в замок никого не пускали;  пусть бы хоть сам король приехал,
ему пришлось бы ночевать в Слободке, расположенной перед валом.
     Именно так  поступил и  наместник.  Ночлег был не  очень-то  удобный,
потому что  мазанки в  Слободке,  которых насчитывалось около шестидесяти,
были   такие   крошечные,   что   в   некоторые  приходилось  вползать  на
четвереньках.  Других  строить не  стоило: