совсем стемнело,  когда  все  трое  снова сошлись у  пристани на
берегу  Тясмина.  Люди  Скшетуского сидели  по  байдакам.  Весельщики  еще
перетаскивали груз.  Холодный ветер тянул в сторону недалекого устья,  где
река впадала в Днепр,  и ночь собиралась быть не очень погожей.  При свете
огня, пылавшего на берегу, вода в реке кроваво поблескивала и, казалось, с
неимоверной стремительностью уносилась куда-то в неведомую тьму.
     - Ну,  счастливого пути!  -  сказал  хорунжий,  сердечно пожимая руку
молодому человеку. - Держи, ваша милость, ухо востро.
     - Уж постараюсь. Даст бог, скоро свидимся.
     - Теперь, наверное, в Лубнах или в княжеском войске.
     - Значит, ты, ваша милость, окончательно к князю собрался?
     - А что ж? Война так война!
     - Оставайся же в добром здравии, сударь хорунжий.
     - Храни тебя бог!
     - Vive valeque!*  -  кричал Заглоба.  -  А  ежели вода аж до Стамбула
тебя,  сударь,  донесет,  кланяйся султану. А нет - так черт с ним!.. Ох и
отменный был медок!.. Брр! А тут не тепло!
     _______________
          * Живи и будь здрав! (лат.).

     - До свиданьица!
     - До скорого!
     - Помогай вам бог!
     Заскрипели весла,  плеснули водой, и байдаки отплыли. Огонь на берегу
стал  быстро удаляться.  Долго  еще  видел  Скшетуский внушительную фигуру
хорунжего,  освещенную пламенем  костра,  и  необъяснимая печаль  стеснила
внезапно грудь его.
     Несет челны вода, несет, да только уносит от благожелательных сердец,
от любимой и  от родных сторон,  уносит неумолимо,  как судьба,  в стороны
дикие, во тьму...
     Из тясминова устья выплыли на Днепр.
     Ветер  свистел,   весла  издавали  однообразный  и   печальный  звук.
Весельщики затянули песню:

                         Гей, то не пили пилили,
                         Не тумани уставали.

     Скшетуский закутался в бурку и улегся на постелю, устроенную для него
солдатами.  Он стал думать об Елене,  о том, что она все еще в Лубнах, что
Богун остался,  а он вот уехал.  Опасения,  недобрые предчувствия, тревога
слетелись к  нему,  точно вороны.  Он попытался было совладать с ними,  но
устал,  мысли его начали путаться,  странно как-то  смешались с  посвистом
ветра, с плеском весел, с песнями рыбаков, и он уснул.


                                 Глава IX

     Наутро  пан  Скшетуский проснулся бодрым,  здоровым  и  повеселевшим.
Погода стояла чудная.  Широко разлившаяся вода  морщилась мелкой рябью  от
легкого и теплого ветерка.
     Берега,  сокрытые  туманом,  сливались  с  поверхностью  вод  в  одну
неоглядную равнину.  Редзян, проснувшись и протерев глаза, даже испугался.
Он удивленно поглядел по сторонам и, не увидев нигде берега, сказал:
     - Господи! Мой сударь, неужто мы на море выплыли?..
     - Это такая река широкая,  не море,  -  ответил Скшетуский, - а берег
увидишь, когда туман рассеется.
     - Я так полагаю, что вскорости нам и в Туретчину ехать придется?
     - И поедем, коли велят. А погляди-ка: мы тут не одни...
     В  обозримом пространстве видать  было  более  десятка  дубасов,  или
тумбасов,  и узких черных казацких челнов,  обшитых тростником и в обиходе
называемых чайками.  Часть  этих  суденышек  плыла  по  течению,  сносимая
быстрою водой,  часть -  трудолюбиво взбиралась вверх по реке, понуждаемая
веслами и  парусом.  Одни  везли в  побережные города рыбу,  воск,  соль и
сушеные вишни,  другие возвращались из мест населенных, груженные запасами
провианта для Кудака и товарами, пользовавшимися спросом на Крамном базаре
в Сечи.  Днепровские берега за устьем Псла были уже совершенно пустынны, и
лишь кое-где по ним белелись казацкие зимовники;  река была как бы большою
дорогою, связывавшей Сечь с остальным миром, потому и движение по ней было
довольно значительно,  особенно когда  полая вода  облегчала судоходство и
когда даже пороги,  исключая Ненасытец,  делались для судов, плывущих вниз
по реке, преодолимыми.
     Наместник с  любопытством приглядывался к  речной этой жизни,  а  тем
временем челны  его  быстро  устремлялись к  Кудаку.  Туман  поредел.  Над
головами носились тучи  птиц:  пеликанов,  диких  гусей,  журавлей,  уток,
чибисов,  кроншнепов и чаек; в прибрежных камышах стоял такой гвалт, такой
плеск воды и  шум крыльев,  что казалось,  происходят там птичьи сеймы или
побоища.
     За Кременчугом берега сделались ниже и открытее.
     - Поглядите-ка,  ваша милость!  - внезапно воскликнул Редзян, - вроде
оно солнце жгет, а на полях снегу полно.
     Скшетуский взглянул -  и действительно,  куда ни достигал взор, некий
белый покров блистал в солнечных лучах по обе стороны реки.
     - Эй,  набольший!  А  что  это  там  белеет?  -  спросил он