|
еще.
- Налью, налью. Не в кабаках такой продают.
- А не интересовался ли ты, сударь, как зовут эту самую шляхтянку, на
которой Богун жениться собрался?
- А на кой мне, досточтимый наместник, ее имя! Знаю только, что когда
она Богуну рога наставит, то будет госпожой оленихой величаться.
Наместник почувствовал огромное желание дать пану Заглобе по уху, а
тот, ничего не заметив, продолжал:
- Ох и красавчик был я смолоду! Рассказал бы я тебе, за что муки в
Галате принял! Видишь дырку во лбу? Довольно будет, если скажу, что ее мне
евнухи в серале тамошнего паши пробили.
- А говорил, что пуля разбойничья!
- Говорил? Правду говорил! Всякий турчин - разбойник. Господь не даст
соврать!
Дальнейшая беседа была прервана появлением Зацвилиховского.
- Ну, сударь наместник, - сказал старый хорунжий, - байдаки готовы,
гребцы у тебя люди верные; отправляйся же с богом, хоть сейчас, если
желаешь. А вот и письма.
- Тогда я велю людям идти на берег.
- В какие края ты, ваша милость, собрался? - поинтересовался пан
Заглоба.
- На Сечь.
- Горячо тебе там будет.
Однако наместник предупреждения этого уже не слышал, потому что вышел
из дому на подворье, где при конях находились казаки, совсем уже готовые в
дорогу.
- В седло и к берегу! - скомандовал пан Скшетуский. - Лошадей
перевести на челны и ждать меня.
В доме тем временем старый хорунжий сказал Заглобе:
- Слыхал я, что ты, сударь, с полковниками казацкими якшаешься и
пьянствуешь с ними.
- Pro publico bono, ваша милость хорунжий.
- Быстрый умом ты, сударь, и его у тебя поболе, чем стыда. Хочешь
казаков in poculis* расположить к себе, чтобы, если победят, друзьями
твоими были.
_______________
* за кубками (лат.).
- А что ж! Мучеником турецким будучи, казацким стать не тороплюсь, и
нет в том ничего удивительного, ибо два грибочка доведут до гробочка. В
рассуждении же стыда, так я никого не приглашаю испить его со мною - сам
же изопью, и, даст бог, он мне не меньше меда вот этого по вкусу придется.
Заслуга - она, что масло, наверх всплывет.
В этот момент вернулся Скшетуский.
- Люди уже выступили, - сказал он.
Зацвилиховский налил по чарке.
- За счастливую поездку!
- И благополучное возвращение! - добавил пан Заглоба.
- Плыть вам легко будет, вода безбрежная.
- Садитесь же, милостивые государи, допьем. Невелик бочонок-то.
Они сели и разлили мед.
- Интересные края повидаешь, ваша милость, - говорил Зацвилиховский.
- Уж ты пану Гродзицкому в Кудаке от меня поклонись! Вот солдат так
солдат! На самом краю света сидит, вдали от присмотра гетманского, а
порядок у него, дай боже такому во всей Речи Посполитой быть. Я-то знаю и
Кудак, и пороги. Бывало, туда чаще ездили, и тоска прямо за душу берет,
как подумаешь, что все это прошло, минуло, а теперь...
Тут хорунжий подпер седую свою голову и глубоко задумался. Сделалось
тихо, слышалось только цоканье в воротах: это последние люди Скшетуского
выходили на берег к байдакам.
- Боже мой! - молвил, очнувшись от раздумий, Зацвилиховский. - Хоть
распри и не стихали, а раньше лучше было. Как сейчас помню, под Хотином,
двадцать семь лет тому назад! Когда гусары под командой Любомирского шли в
атаку на янычар, так молодцы за своим валом шапки подкидывали и кричали
Сагайдачному, аж земля тряслася: "П у с т и, б а т ь к у, з л я х а м и
в м и р а т и!" А сейчас? Сейчас Низовье, которому форпостом христианства
надлежит быть, впускает татар в пределы Речи Посполитой, чтобы накинуться
на них, когда будут с награбленным возвращаться. Чего там! хуже еще:
Хмельницкий с татарами снюхивается, чтобы христиан за компанию убивать...
- Выпьемте же с горя! - прервал Заглоба. - Ай мед!
- Дай же, господи, умереть поскорее, чтобы усобицы не видеть, -
продолжал старый хорунжий. - Взаимные грехи придется кровью смывать, но не
будет это кровь искупления, ибо брат брата убивать станет. Кто на Низовье?
Русины. А кто в войске князя Яремы? Кто в шляхетских отрядах? Русины. А в
коронном стане разве мало их? А я сам кто такой? Эй, злосчастная Украйна!
Крымские нехристи закуют тебя в цепи, и на турецких галерах грести будешь!
- Да не убивайся так, сударь хорунжий! - сказал Скшетуский. - А то
нас прямо слеза прошибает. Может, еще и солнышко взойдет!
Но солнце-то как раз заходило, и последние лучи его лежали красными
отсветами на белой голове хорунжего.
В городе звонили к вечерне и к похвальной.
Они вышли. Пан Скшетуский отправился в костел, пан Зацвилиховский в
церковь, а пан Заглоба к Допулу в Звонецкий Кут.
Уж
|
|