о, невозможным, чтобы из этого дела смута какая-нибудь могла
возникнуть;  господин польный гетман отписал,  что "гультяйство, по своему
обыкновению,  точно  рои,  весною  бесится".  Один  лишь  старый  хорунжий
Зацвилиховский прислал ответ,  в котором заклинал князя ко всему отнестись
серьезно,  ибо  великая гроза надвигается с Дикого Поля.  О Хмельницком же
сообщал,  что тот из Сечи в Крым поспешил - просить у хана помощи.  "А как
мне из Сечи други доносят,  - стояло в письме, - будто там кошевой со всех
луговин и речек пешее и конное войско собирает,  не толкуя  никому,  зачем
делает так, то полагаю я, что гроза эта обрушится на нас, и ежели случится
такое с татарской подмогою,  дай боже,  чтобы погибель всем землям русским
не приключилась".
     Князь верил Зацвилиховскому больше, чем гетманам, ибо понимал, что на
всей  Руси  никто так  не  знает казаков и  их  козней.  Поэтому принял он
решение  собрать  как  можно  больше  войска,   а  пока  что  обстоятельно
разобраться в происходящем.
     Однажды утром велел он позвать Быховца, поручика валашской хоругви, и
сказал ему:
     - Поедешь,  сударь,  с посольством от меня к пану кошевому атаману на
Сечь и  вручишь ему это письмо с моею княжескою печатью.  А чтобы знал ты,
чего там держаться, скажу тебе вот что: письмо это - всего лишь предлог, а
цель  посольства в  голове твоей милости должна оставаться,  подмечай все,
что у них происходит,  сколько войска собрали и собирают ли еще.  Особенно
же  постарайся каких-нибудь тамошних людей на свою сторону привлечь и  про
Хмельницкого хорошенько все разузнать,  где находится и  правда ли,  что в
Крым поехал у татар помощи просить. Ясно?
     - Как день.
     - Поедешь на  Чигирин,  но в  дороге более одной ночи не отдыхай.  По
приезде пойдешь к хорунжему Зацвилиховскому,  дабы снабдил тебя письмами к
своим друзьям на Сечи,  каковые письма друзьям этим секретно передашь.  От
них все и узнаешь. Из Чигирина поплывешь в Кудак, поклонишься от меня пану
Гродзицкому и  отдашь ему вот это письмо.  Он тебя велит переправить через
пороги  и  предоставит  необходимых  перевозчиков.   В  Сечи,  однако,  не
прохлаждайся,  гляди,  слушай и спеши обратно, ежели живой останешься, ибо
экспедиция эта нелегкая.
     - Ваше княжеское сиятельство,  можете располагать жизнью моей!  Людей
много взять?
     - Сорок человек сопровождения.  Отправишься нынче под вечер,  а перед
отъездом приходи за инструкциями.  Важную миссию поручаю я тебе,  любезный
сударь.
     Быховец  вышел  обрадованный,  а  в  прихожей  встретил Скшетуского и
нескольких офицеров от артиллерии.
     - Зачем звали? - поинтересовались они.
     - Мне в дорогу сегодня.
     - Куда же? Куда это?
     - В Чигирин, а оттуда - дальше.
     - Тогда пойдем-ка со мною, - сказал Скшетуский.
     И,  пришед с ним к себе на квартиру,  давай упрашивать Быховца, чтобы
тот ему поручение уступил.
     - Ежели ты друг,  - говорил он, - проси, чего хочешь, коня турецкого,
скакуна,  не пожалею,  только бы поехать, потому как душа моя в те стороны
рвется!  Денег  хочешь  -  пожалуй,  только уступи.  Славы  особой там  не
добудешь, потому что прежде того война, если ей суждено быть, начнется - а
погибнуть можно.  Я ведь знаю,  Ануся тебе, как и многим, мила - а уедешь,
ее у тебя и отобьют.
     Последний аргумент более прочих подействовал на пана Быховца,  однако
на  уговоры он  не поддавался.  Что скажет князь,  если он согласится.  Не
осерчает ли? Такое поручение - фавор от князя.
     Скшетуский тотчас  поспешил  к  князю  и  попросил немедленно о  себе
доложить.
     Спустя минуту паж сообщил, что князь дозволяет войти.
     Сердце  стучало  в  груди  наместника,  опасавшегося услышать краткое
"нет!", после чего пришлось бы на всем поставить крест.
     - Что скажешь? - молвил князь.
     Скшетуский бросился к его ногам.
     - Светлейший княже,  я  пришел покорнейше умолять,  чтобы  поездка на
Сечь была поручена мне. Быховец по дружбе, может, и уступил бы, потому что
мне она важнее жизни,  да  только он  опасается,  не  будешь ли  ты,  ваша
княжеская светлость, сердит на него.
     - Господи!  - воскликнул князь. - Да я бы никого другого, кроме тебя,
и не послал бы,  но показалось мне, что ты поедешь неохотно, недавно столь
долгую дорогу проделав.
     - Светлейший княже,  хоть бы  и  каждый день был я  посылаем,  всегда
libenter* в те стороны ездить буду.
     _______________
          * охотно (лат.).

     Князь остановил на  нем долгий взгляд черных своих глаз и,  помолчав,
спросил:
     - Что же у тебя там такое?
     Наместник,  не умея вынести испытующего взгляда,  смешался,  словно в
чем-то провинился.
     - Видно,  придется рассказать все как есть,  -  сказал он,  -  ибо от
проницательности вашего  княжеского сиятельства никакие arcana* утаить  не
можно;  не знаю только -  отнесется ли ваша милость с сочувствием к словам
моим.
     _______________
          * тайны (лат.).

     И он стал рассказывать,  как познакомился с дочкой князя Василя,  как
влюбился в нее и как жаждет теперь ее навестить,  а по возвращении из Сечи
увезти  в  Лубны,  чтобы  от  казацкого  разгула и Богуновых домогательств
уберечь.  Умолчал он только о махинациях старой княгини, ибо тут связывало
его  слово.  Зато  он  так  стал умолять князя,  чтобы функции Быховца ему
перепоручил, что князь сказал:
     - Я бы тебе и так поехать дозволил,