щения молодых князей,  которые в  Богуслав на
конскую ярмарку поехали.
     "Ты колдун прямо настоящий,  - писала далее Елена, - раз даже и тетку
на свою сторону привлечь сумел..."
     Наместник усмехнулся,  вспомнив колдовство, склонившее на его сторону
эту самую тетку.  А  письмо кончалось уверениями в вечной и верной любови,
какую будущая жена  к  будущему мужу  питать обязана,  и  видно было,  что
писалось оно действительно от чистого сердца,  поэтому, наверно, наместник
читал письмо от  начала и  до конца раз десять,  повторяя в  глубине души:
"Девица моя ненаглядная! Пускай же и господь меня покинет, ежели я оставлю
тебя когда-нибудь".
     Потом стал он расспрашивать Редзяна.
     Бойкий слуга сделал подробный отчет о поездке.  Принимали его учтиво.
Старая княгиня выспрашивала его про наместника,  а узнавши, что Скшетуский
- рыцарь  первейший  и  доверенный  у  князя,  да  к  тому  же  и  человек
состоятельный, вовсе обрадовалась.
     - Она меня еще спрашивала,  -  сказал Редзян, - всегда ли его милость
слово держит,  если что обещает,  а  я ей на это:  "Милостивая государыня!
Ежели бы этот конек,  на котором я  приехал,  был бы мне обещан,  я  б  не
сомневался, что он моим будет..."
     - Ай, плут! - сказал наместник. - Но раз уж ты так за меня поручился,
можешь конем владеть.  Значит,  ты  не  выдавал себя за другого,  а  сразу
открылся, что от меня?
     - Открылся,  увидев,  что можно,  и  сразу меня еще лучше приняли,  а
особенно панна,  которая столь прелестная,  что другой такой на всем свете
не сыщешь.  Как узнала,  что я  от вашей милости приехал,  так прямо и  не
знала,  где меня посадить,  и,  ежели бы не пост,  катался бы я, как сыр в
масле. А когда читала письмо, то слезами счастливыми его обливала.
     Наместник от  радости перезабыл все  слова и  только спустя некоторое
время спросил:
     - Про Богуна ничего не узнал?
     - Неудобно мне было у  барышни или у  барыни про то спрашивать,  но я
коротко сошелся со старым татарином Чехлой,  который хоть и  басурман,  но
слуга барышне верный.  Он мне рассказал,  что сперва все они досадовали на
вашу милость,  и  очень,  но потом образумились,  особливо когда сделалось
известно, что разговоры про Богуновы сокровища - басни.
     - Каким же образом они это узнали?
     - А  оно,  ваша  милость,  случилось вот  как:  была  у  них  тяжба с
Сивинскими,  по  каковой обязались они потом деньги выплатить.  Как пришел
срок,  они к  Богуну:  "Займи!"  А он на это:  "Добра турецкого,  говорит,
малость имею,  но сокровищ никаких,  что имел, говорит, все растранжирил".
Как  услыхали  они  такое,   сразу  стал  он  для  них  поплоше,  и  сразу
расположились они к вашей милости.
     - Ничего не скажешь, досконально ты все разведал.
     - Мой любезный сударь,  ежели бы я про одно узнал,  а про другое нет,
тогда бы ваша милость мог мне сказать:  "Коня ты мне подарил,  да арчак не
дал". А что вашей милости в коне без арчака?
     - Ну, так бери же и арчак.
     - Покорнейше благодарю вашу милость.  Тут  они  Богуна в  Переяслав и
отправили,  а я, едва про то узнал, подумал: а почему бы и мне в Переяслав
не податься? Будет мною хозяин доволен, меня и в полк скорее запишут...
     - Запишут,  запишут тебя с нового квартала. Значит, ты и в Переяславе
побывал?
     - Побывал.  Но  Богуна  не  нашел.  Старый  полковник  Лобода  болен.
Говорят,  что вскорости Богун после него полковником станет...  Однако там
дивные дела какие-то творятся.  Казаков горстка всего в хоругви осталась -
остальные,  сказывают, за Богуном пошли или же на Сечь сбежали, и это, мой
сударь,  дело важное, потому что там смута какая-то затевается. Я и так, и
этак пытался хоть что про Богуна узнать,  но сказали мне всего только, что
он на русский берег* переправился.  Эвона,  думаю, ежели так, значит, наша
барышня от него в безопасности, и вернулся.
     _______________
          * Правый  берег  Днепра  называли  русским,  левый  - татарским.
     (Примеч. автора.)

     - Ну,  ты  справился изрядно.  А  неприятности какие-нибудь в  дороге
были?
     - Нет, мой сударь, только есть вот ужасно хочется.
     Редзян  вышел,  а  наместник,  оставшись в  одиночестве,  снова  стал
перечитывать письмо Елены и к устам прижимать эти буковки,  куда как менее
совершенные,  чем рука,  начертавшая их.  Уверенность утвердилась в сердце
его, и думал он так: "Дороги подсохнут скоро, послал бы только бог погоду.
Курцевичи же,  узнав, что Богун голяк, уж точно меня не обманут. Разлоги я
им  прощу,  да  еще  и  своего  прибавлю,  только бы  звездочку мою  ясную
заполучить..."
     И,   принарядившись,   со  светлым  лицом,  с  грудью,  переполненной
счастьем,  пошел он в часовню,  чтобы первым делом господа за добрую весть
смиренно возблагодарить.


                                 Глава VI

     По  всей Украйне и  по Заднепровью словно бы что зашумело,  словно бы
предвестья близкой бури дали о  себе знать;  какие-то слухи странные стали
катиться от  селения к  селению,  от  хутора  к  хутору,  словно растение,
которое осенью ветер  по  степи  гонит и  которое в  народе перекати-полем
зовется.  В  городах шептались о  некоей великой войне,  правда,