ейчас
только пятнадцатое februari*, в любой день морозы могут ударить, а казак в
поле не  пойдет,  если окопаться не сможет,  потому как за валом сражаются
они превосходно, а в поле у них похуже получается.
     _______________
          * февраля (лат.).

     - Значит, и казаков ждать придется?
     - Однако прими во внимание и то,  что даже если и найдешь ты во время
бунта три подходящих головы,  неизвестно,  освободишься ли от зарока, ведь
одно  дело  крыжак или  турок,  а  другое дело свои,  можно сказать,  дети
eiusdem matrus*.
     _______________
          * той же самой матери (лат.).

     - О боже праведный!  Ой,  ты ж мне,  ваша милость,  задачу задал!  От
беда-то!  Так пускай же мне ксендз Муховецкий томления эти разрешит,  а то
не будет мне иначе ни минуты покою.
     - Разрешит-то он разрешит,  ибо человек ученый и  в вере крепкий,  да
только  наверняка ничего  нового  не  скажет.  Bellum  civile* есть  война
братьев.
     _______________
          * Гражданская война (лат.).

     - А ежели смутьянам чужое войско на подмогу придет?
     - Тогда действуй.  А  сейчас я  могу посоветовать только одно:  жди и
сохраняй терпение.
     Увы,  вряд ли  сам пан Скшетуский мог последовать своему совету.  Его
охватывала все большая тоска,  ему наскучили и  придворные празднества,  и
даже лица,  прежде столь милые его сердцу.  Господа Бодзинский,  Ляссота и
господин Розван Урсу наконец отбыли,  и  после их отъезда наступило полное
затишье.  Жизнь потекла однообразно.  Князь был  занят ревизией несметного
имущества своего и  каждое утро запирался с комиссарами,  съезжавшимися со
всей Руси и  Сандомирского воеводства.  Так что и учения происходили редко
когда. Шумные офицерские пирушки, на которых только и было разговору что о
будущих  походах,  несказанно наскучили Скшетускому,  поэтому  с  нарезным
ружьецом на  плече уходил он  на  берег Солоницы,  где  некогда Жолкевский
столь беспощадно Наливайку,  Лободу и  Кремпского разгромил.  Следы давней
битвы стерлись уже и  в  памяти человеческой,  и на месте самого сражения.
Разве  что  иногда земля извергала из  недр  своих побелевшие кости да  за
рекою  виднелся  вал,   насыпанный  казаками,   за  которым  так  отчаянно
оборонялись запорожцы Лободы и  Наливайкова вольница.  Но  и  на  валу уже
густо поднялись заросли.  Здесь прятался Скшетуский от придворной суеты и,
вместо  того   чтобы  стрелять  дичь,   предавался  воспоминаниям;   здесь
внутреннему взору  его  души  являлся  вызываемый памятью и  сердцем образ
любимой;  здесь,  в шуме камышовых зарослей и в унылой задумчивости округи
развеивал он тоску свою.
     Но потом пошли обильные, предварявшие весну дожди. Солоница сделалась
топью,  из  дому нельзя было и  носа высунуть,  так  что наместник и  того
утешения,  какое находил в одиноких прогулках,  лишился. Между тем тревога
его  росла,  и  не  без оснований.  Сперва он  полагал,  что Курцевичиха с
Еленой, если княгине удастся отослать Богуна, сразу же приедут в Лубны, но
теперь  и  эта  надежда угасла.  От  дождей испортились дороги,  степь  на
несколько верст  по  обоим  берегам  Сулы  стояла  огромной  непреодолимой
трясиной, и оставалось ждать, когда весеннее жаркое солнце испарит влагу и
сырость.  Все  это  время  Елена вынуждена была  находиться под  призором,
которому Скшетуский не  доверял,  среди людей неотесанных,  диких нравом и
неприязненно настроенных к  Скшетускому.  Правда,  ради собственного блага
они не станут нарушать слово, так как выхода у них нету; но кто мог знать,
что взбредет им в  голову,  на что они отважатся,  а тем более под нажимом
грозного атамана,  которого, как видно, они и любили, и наверняка боялись.
Он  легко мог заставить их  отдать девушку;  подобные случаи были нередки.
Именно так  сотоварищ несчастного Наливайки Лобода в  свое  время заставил
пани  Поплинскую  отдать  ему  в  жены  воспитанницу,  хотя  девушка  была
родовитой шляхтянкою и  всей  душой атамана ненавидела.  А  если  то,  что
рассказывали о несметных богатствах Богуна,  было правдой,  мог он им и за
девушку,  и за потерю Разлогов заплатить. А потом что? "Потом, - думал пан
Скшетуский,  -  мне глумливо сообщат,  что "дело сделано",  а  сами сбегут
куда-нибудь в  литовские или  мазовецкие пущи,  где  до  них  даже могучая
княжеская рука не  досягнет".  От подобных мыслей Скшетуского трясло как в
лихорадке,  он  рвался,  точно волк  на  цепи,  сожалел,  что  с