орогою ни
один еще властелин не забирался столь далеко*.
     _______________
          * Это слова Маскевича, который мог не знать о пребывании на Сечи
     Самуэля Зборовского. (Примеч. автора.)

     Пан Богуслав Маскевич, жолнер добрый, хотя в молодых летах, к тому же
и человек ученый,  описавший,  как и прочие княжеские походы,  предприятие
это, рассказывал о нем дива дивные, а пан Володыёвский незамедлительно все
подтверждал,  ибо тоже ходил с ними.  Повидали они пороги и поражались им,
особенно же страшному Ненасытцу,  который всякий год, как некогда Сцилла и
Харибда, по нескольку десятков человек пожирал. Потом повернули на восток,
в  степные гари,  где из-за недогарков конница ступить даже не могла,  так
что  приходилось лошадям ноги кожами обматывать.  Видали они там множество
гадов-желтобрюхов  и  огромных  змей-полозов  длиною  в  десять  локтей  и
толщиною с  мужскую руку.  По  дороге вырезали они  на  одиноких дубах pro
aeterna rei memoria* княжеские гербы и  наконец достигли такой глуши,  где
нельзя было приметить и следов человеческих.
     _______________
          * вечной памяти ради (лат.).

     - Я даже подумывал,  -  рассказывал ученый пан Маскевич,  - что нам в
конце концов, как Улиссу, и в Гадес сойти придется.
     На что пан Володыёвский:
     - Уже  и  люди из  хоругви пана стражника Замойского,  которая шла  в
авангарде,   клялись,  что  видели  те  самые  fines*,  на  каковых  orbis
terrarum** кончается.
     _______________
          * рубежи (лат.).
          ** круг земель (лат.).

     Наместник, в свою очередь, рассказывал товарищам про Крым, где пробыл
почти полгода в ожидании ответа его милости хана,  про тамошние города,  с
древних времен существующие,  про татар,  про их военную силу и,  наконец,
про страх, в каковой они впали, узнав о решающем походе на Крым, в котором
все силы Речи Посполитой должны будут участвовать.
     Так проводили они в  разговорах вечера,  ожидая князя;  еще наместник
представил близким друзьям пана Лонгина Подбипятку,  который,  как человек
приятнейший,  сразу пришелся всем по сердцу, а показавши во владении мечом
сверхчеловеческую  силу   свою,   завоевал  всеобщее  уважение.   Кое-кому
рассказал уже литвин и  о  предке Стовейке,  и  о трех срубленных головах,
единственно насчет своего обета умолчав,  ибо не  хотел сделаться объектом
шуток.  Особенно подружились они  с  Володыёвским по  причине,  как видно,
схожей сердечной чувствительности;  уже  спустя несколько дней  ходили они
вместе вздыхать на  вал  -  один  по  поводу звездочки,  мерцавшей слишком
высоко,  и  потому  недосягаемой,  alias*  по  княжне  Анне,  второй -  по
незнакомке, от которой отделяли его три обетованные головы.
     _______________
          * сиречь (лат.).

     Звал даже Володыёвский пана Лонгина в драгуны, но литвин бесповоротно
решил  записаться в  панцирные,  чтобы  служить  под  Скшетуским,  не  без
удовольствия узнав в Лубнах, что тот считается рыцарем без страха и упрека
и  одним из  лучших княжеских офицеров.  К  тому же  в  хоругви,  где  пан
Скшетуский был  поручиком,  открывалась ваканция после  пана  Закревского,
прозванного "Miserere mei"*,  который вот уже две недели тяжко болел и был
безнадежен, ибо от сырости все раны его пооткрывались. Так что к сердечной
тоске  наместника  добавилась  еще  печаль  по  поводу  предстоящей потери
старого  товарища и  многоопытного друга,  и  по  нескольку часов  в  день
Скшетуский ни  на  шаг не отходил от больного,  утешая беднягу и  вселяя в
него надежду, что не в одном еще походе повоюют они.
     _______________
          * "Помилуй мя" (лат.).

     Но  старик  в  утешениях не  нуждался.  Он  весело умирал на  жестком
рыцарском ложе,  обтянутом лошадиною шкурою,  и  с  почти  детской улыбкой
глядел на распятие, висевшее на стене. Скшетускому же отвечал:
     - Miserere mei, ваша милость поручик, а я пойду себе по свой небесный
кошт.  Тело мое уж очень от ран дырявое,  и  опасаюсь я,  что святой Петр,
каковой является маршалом божьим и  за благолепием в  небесах приглядывать
обязан, не пустит меня в столь дырявой оболочке в рай. Но я скажу: "Святый
Петруня!  Заклинаю тебя ухом Малховым не отвращаться,  ведь это же поганые
попортили мне одежку телесную...  Miserere mei!  А ежели будет какой поход
святого Михаила на адское воинство, так старый Закревский еще пригодится!"
     Вот почему поручик,  хотя,  будучи солдатом,  много раз и  сам смерть
видел,  и  бывал  причиною чужой  смерти,  не  мог  сдержать слез,  слушая
старика, кончина которого была подобна тихому солнечному закату.
     И  вот  как-то  поутру  колокола  всех  лубенских костелов и  церквей
возвестили о  смерти Закревского.  Как  раз в  этот день приехал из  Сенчи
князь, а с ним господа Бодзинский, Ляссота, весь двор и множество шляхты в
нескольких десятках карет,  так как съезд у пана Суффчинского был немалый.
Князь,  желая отметить заслуги покойного и показать,  сколь ценит он людей
рыцарского склада, устроил пышные похороны. В траурном шествии участвовали
все полки, стоявшие в Лубнах, на валу палили из ручных пищалей и мушкетов.
Кавалерия шла по городу от замка до приходского костела в