товые к отъезду.  В гостевой горнице посол
подкреплялся похлебкою в  обществе Курцевичей и  старой княгини;  не  было
только Богуна: спал ли он еще или уехал - было неясно.
     Поевши, Скшетуский сказал:
     - Сударыня! Tempus fugit*, вот-вот и на коней сядем, но прежде чем от
всего сердца поблагодарить за гостеприимство,  хотел бы я  об одном важном
деле с  вашей милостью,  сударыня,  и  с  их милостями,  сыновьями твоими,
доверительно переговорить.
     _______________
          * Время бежит (лат.).

     На лице княгини изобразилось удивление;  она поглядела на сыновей, на
посла и  на пана Лонгина,  словно бы по их виду собираясь угадать,  о  чем
речь, и с некоторою тревогой в голосе сказала:
     - Покорная слуга вашей милости.
     Посол хотел удалиться,  но она ему не позволила, а сама с сыновьями и
наместником перешла в  уже  известные нам,  увешанные доспехами и  оружием
сени.  Молодые князья расположились в  ряд за спиною матери,  а она,  стоя
перед Скшетуским, спросила:
     - О каком же деле, ваша милость, говорить желаешь?
     Наместник быстро, почти сурово, поглядел на нее.
     - Прости,  сударыня, и вы, молодые князья, что противу обычая, вместо
того чтобы через достойных послов действовать,  сам в  деле своем ходатаем
буду.  Увы,  другой возможностью не располагаю,  а раз чему быть,  того не
миновать,   то   без  долгого  кунктаторства  представляю  вашей  милости,
сударыня,   и  вашим  милостям,  как  опекунам,  мою  покорную  просьбу  -
соблаговолить княжну Елену мне в жены отдать.
     Если бы в  минуту эту,  в  зимний этот день,  молния ударила в майдан
Разлогов, она бы произвела на княгиню с сыновьями впечатление меньшее, чем
слова наместника. Какое-то время они с изумлением глядели на гостя, а тот,
прямой,  спокойный и на удивление гордый,  стоял перед ними,  словно бы не
просить,  но  повелевать  намеревался.  Не  зная,  что  ответить,  княгиня
принялась спрашивать:
     - Как это? Вам, сударь? Елену?
     - Мне, любезная сударыня. И это мое твердое намерение!
     С минуту все молчали.
     - Жду ответа вашей милости, сударыня.
     - Прости,  милостивый государь,  -  ответила, несколько придя в себя,
княгиня,  и голос ее стал сух и резок.  -  Просьба такого кавалера - честь
для нас немалая, да только ничего из этого не получится, ибо Елену обещала
я уже другому.
     - Однако подумай,  сударыня,  как заботливая опекунша,  - не будет ли
это  против воли княжны и  не  лучше ли  я  того,  кому ты  ее,  сударыня,
обещала.
     - Милостивый государь!  Кто лучше,  судить мне. Возможно, ты и лучше,
да нам-то что, раз мы тебя не знаем.
     На  эти  слова  наместник выпрямился еще  горделивей,  а  взгляды его
сделались ножа острее, хотя и оставались холодными.
     - Зато я  знаю вас,  негодяи!  -  рявкнул он.  -  Хотите кровную свою
мужику отдать, лишь бы он вас в незаконно присвоенном имении оставил...
     - Сам негодяй!  -  крикнула княгиня.  -  Так-то  ты за гостеприимство
платишь?  Такую благодарность в сердце питаешь? Ах, змей! Каков! Откуда же
ты такой взялся?
     Молодые Курцевичи,  прищелкивая пальцами,  стали на стены,  словно бы
выбирая оружие, поглядывать, а наместник воскликнул:
     - Нехристи!  Прибрали к рукам сиротское достояние, но погодите! Князь
про это уже завтра знать будет!
     Услыхав такое,  княгиня отступила в  угол сеней и,  схватив рогатину,
пошла на наместника.  Князья тоже,  похватав кто что мог - саблю, кистень,
нож, - окружили его полукольцом, дыша, как свора бешеных волков.
     - Ко князю пойдешь?  - закричала княгиня. - А уйдешь ли живым отсюда?
А не последний ли это час твой?
     Скшетуский скрестил на груди руки и бровью не повел.
     - Я в качестве княжеского посла возвращаюсь из Крыма,  - сказал он, -
и ежели тут хоть одна капля крови моей будет пролита,  то через три дня от
места этого и пепла не останется,  а вы в лубенских темницах сгниете. Есть
ли  на  свете  сила,  какая  бы  вас  могла спасти?  Не  грозитесь же,  не
испугаете!
     - Пусть мы погибнем, но подохнешь и ты!
     - Тогда бей! Вот грудь моя.
     Князья,   предводительствуемые  матерью,  продолжали  держать  клинки
нацеленными в наместникову грудь, но видно было, что некие незримые узы не
пускали их.  Сопя и скрежеща зубами, Булыги дергались в бессильной ярости,
однако удара никто не наносил. Сдерживало их страшное имя Вишневецкого.
     Наместник был хозяином положения.
     Бессильный гнев княгини обратился теперь в поток оскорблений:
     - Проходимец!  Мелюзга!  Голодранец!  С князьями породниться захотел,
так ничего же ты не получишь! Любому, только не тебе, отдадим, в чем нам и
князь твой не указчик!
     На что пан Скшетуский:
     - Не  время мне свое родословие рассказывать,  но  полагаю,  что ваше
княжеское сиятельство преспокойно могло бы за ним щит с  мечом таскать.  К
тому же,  если мужик вам хорош,  то уж я-то получше буду.  Что же касается
достатков моих,  то и они могут с вашими поспорить, а если даром Елену мне
отда