ду сейчас мало:  за
рыбой и за зверем все поразбрелись либо по всей  Украине  в  селах  сидят.
Пока  соберутся,  много  в  Днепре  воды утечет.  Да и княжеское имя страх
наводит;  а как узнают,  что он на Чертомлык поглядывает,  может,  и будут
сидеть тихо.
     _______________
          * подготовляется (лат.).

     - Я  из  Чигирина могу  хоть  через два  дня  отправиться,  -  сказал
наместник.
     - Вот  и  хорошо.  Два-три  дня  потерпеть можно.  Ты,  ваша  милость
правитель черкасский,  пошли гонцов с  изложением дела еще и  к  коронному
хорунжему, и ко князю Доминику. Да ты, сударь, уж и заснул, я гляжу!
     В самом деле -  Барабаш, сложив на животе руки, сладко спал, а спустя
некоторое время и похрапывать начал. Старый полковник если не ел и не пил,
а оба этих занятия он предпочитал всему остальному, - спал.
     - Погляди, сударь мой, - тихо сказал Зацвилиховский наместнику. - И с
помощью  этого  старца  варшавские сановники рассчитывают казаков в  руках
держать. Бог с ними. Они и самому Хмельницкому тоже доверяли; канцлер даже
с ним переговоры какие-то вел, а он, похоже, доверие коварством оплатит.
     Наместник вздохнул в  знак сочувствия старому хорунжему.  Барабаш же,
громко всхрапнув, пробормотал сквозь сон:
     - С п а с и  Х р и с т е!  С п а с и  Х р и с т е!
     - Когда же  ты,  сударь,  собираешься из Чигирина отбыть?  -  спросил
хорунжий.
     - Мне  бы  следовало дня  два Чаплинского подождать.  Он,  верно,  за
понесенную конфузию удовлетворение получить захочет.
     - Это уж нет. Скорее он людей своих, не ходи ты в княжеской форме, на
тебя наслал бы, но с князем задираться даже для слуги Конецпольских - дело
рискованное.
     - Я  его извещу,  что жду,  а дня через два-три двинусь.  Засады я не
боюсь, при себе - саблю, а с собою людей имея.
     Сказав это, наместник простился со старым хорунжим и ушел.
     Над городом  от костров,  разложенных на майдане,  стояло такое ясное
зарево,  что можно было подумать - целый Чигирин горит; гомон же и крики с
наступлением  ночи  еще  более  усилились.  Евреи,  те из своих жилищ даже
высунуться не смели.  В одном конце площади толпы чабанов завывали степные
тоскливые  песни.  Дикие  запорожцы  плясали  у костров,  подкидывая вверх
шапки,  паля из пищалей и четвертями поглощая  горелку.  То  там,  то  тут
затевались  потасовки,  усмиряемые людьми подстаросты.  Наместник вынужден
был расчищать дорогу рукоятью сабли, а несмолкаемые казацкие вопли и гам в
какое-то  мгновенье показались ему уже голосом бунта.  Казалось ему также,
что видит он грозные взгляды и слышит тихую,  обращенную к нему  брань.  В
ушах  наместника  еще  звучали  слова  Барабаша:  "С п а с и  Х р и с т е!
С п а с и  Х р и с т е!",  и сердце в груди стучало сильней.
     В городе между тем чабанские хоры заходились все громче,  а запорожцы
стреляли из самопалов и наливались горелкой.
     Пальба и дикое "ух-ха!  ух-ха!" доносились до наместниковых ушей даже
и тогда, когда на своей квартире он расположился уже спать.


                                Глава III

     Спустя несколько дней  отряд  нашего наместника быстро передвигался в
сторону Лубен.  Переправившись через Днепр, пошли широкою степною дорогой,
соединявшей Чигирин через Жуки,  Семи-Могилы и  Хорол с Лубнами.  Такой же
тракт вел из  княжеской столицы в  Киев.  В  прежние времена,  до расправы
гетмана Жолкевского у Солоницы,  дорог этих не существовало вовсе.  В Киев
из Лубен ездили степью и  пущей,  в  Чигирин был путь водный,  а обратно -
через Хорол.  Вообще же приднепровский этот край - старая половецкая земля
- совершенно пустынный,  татарами  часто  навещаемый,  казакам  доступный,
заселен был разве что до Дикого Поля.
     Вдоль Сулы шумели громадные нехоженые и  неброженые леса:  местами по
низкому берегу ее и по низким поймам Рудой,  Слепорода,  Коровая, Иржавца,
Псла,  а  также  прочих  речек,  речонок и  притоков образовывались топкие
пространства,  поросшие или непроходимым кустарником и лесом, или травою -
в виде открытых луговин.  В дебрях тех и трясинах находил надежное убежище
разный  зверь;  в  дремучих  лесных  потемках обитало  несметное множество
бородатых туров, диких свиней и медведей, с ними соседствовала несчислимая
серая братия волков,  рысей,  куниц,  стада серн и красный зверь сайгак; в
болотах и  речных рукавах бобры  устраивали свои  гоны,  а  про  бобров на
Запорожье рассказывали,  что меж них попадаются столетние старцы, белые от
старости, как снег.
     По   высоким  сухим   степям  носились  дикие  табуны  буйногривых  и
кровавооких коней. Реки кишели рыбою и водоплавающей птицей.
     Удивительная была эта земля:  полууснувшая,  но  сохранившая на  себе
следы давнего человеческого пребывания -  повсюду во  множестве попадались
останки каких-то древних сельбищ,  да и  Лубны с  Хоролом были на подобных
пепелищах поставлены;  повсюду  не  счесть  курганов,  и  не  столь  давно
насыпанных,  и стародавних, поросших уже лесом. Здесь тоже, как и на Диком
Поле,  являлись по ночам духи и  призраки,  а  у  костров старые запорожцы
рассказывали  друг  другу  небывальщины  про  то,  что  время  от  времени
совершается в  лесных  чащобах,  откуда  доносился  в