войны.
     - Коль такой ты  смельчак,  как люди толкуют и  как сам я  считаю,  -
вмешался в разговор Скшетуский,  -  надо тебе сперва Богуслава схватить, а
будет он в твоих руках, ты тогда свое возьмешь.
     - Где он сейчас? - снова спросил Кмициц у Харлампа.
     - Я уж тебе говорил,  -  ответил носач,  -  да ты так убит горем, что
себя не  помнишь.  Думаю,  в  Эльблонге он  и,  верно,  двинется с  Карлом
Густавом в поход на пана Чарнецкого.
     - Тогда тебе лучше всего двинуться с нами к пану Чарнецкому, там ты с
Богуславом можешь очень скоро встретиться, - сказал Володыёвский.
     - Спасибо вам за добрый совет! - воскликнул Кмициц.
     И он стал торопливо со всеми прощаться;  никто его не удерживал,  все
понимали, что если человек удручен, до беседы ли тут за чарой. Один только
Володыёвский сказал:
     - Провожу-ка я  тебя до дворца архиепископа,  а  то на тебе лица нет,
чего доброго, упадешь на улице.
     - Я тоже тебя провожу! - сказал Ян Скшетуский.
     - Тогда пойдемте все! - предложил Заглоба.
     Рыцари  пристегнули сабли,  надели теплые бурки  и  вышли.  Народу на
улицах было еще больше.  То и  дело встречались отряды вооруженной шляхты,
толпы солдат,  магнатской и шляхетской челяди,  армян,  евреев, украинских
мужиков из предместий, сожженных во время двух набегов Хмельницкого.
     Купцы стояли у  дверей своих лавок;  в  окнах домов видны были головы
любопытных.  Все  говорили,  что  татары уже прибыли и  скоро пойдут через
город на поклон к  королю.  Очень всем любопытно было поглазеть на них,  -
невиданное это  было  зрелище,  чтоб татары да  мирно проезжали по  улицам
города.  Не такими видал раньше Львов этих гостей,  а верней,  видал он их
только за  городскими стенами и  то несметные полчища,  а  кругом пылающие
предместья и  деревни.  Теперь  татары  должны были  въехать в  город  как
союзники в войне со шведами. Наши рыцари с трудом прокладывали себе дорогу
в толпе. То и дело из улицы в улицу пробегая крик: «Едут! Едут!» - и тогда
люди сбивались такой плотной толпой, что шагу нельзя было ступить.
     - А  давайте-ка  постоим!  -  сказал Заглоба,  -  Давай,  пан  Михал,
вспомним недавнее время,  когда мы с тобой не со стороны, а прямо в бельма
глядели этим разбойникам. Я у них и в неволе побывал. Говорят, будущий хан
похож на меня как две капли воды. Ну да что вспоминать старые проказы!
     - Едут! Едут! - снова раздались крики.
     - Добру наставил бог собачьих детей,  -  продолжал Заглоба,  - что на
помощь они  нам  идут,  а  не  опустошать здешние земли.  Это просто чудо!
Говорю  вам,  когда  бы  за  каждого басурмана,  которого эта  старая рука
послала в  пекло,  да  прощался один грех,  так меня б  уже к  лику святых
причислили и  вам пришлось бы поститься в  канун моего дня,  а то прямо на
небо вознесся бы я на огненной колеснице.
     - А помнишь,  милостивый пан, как мы с Валадинки, из Рашкова в Збараж
ехали?
     - Как не помнить!  Там еще дерево выворотило,  так ты в яму упал, а я
гнался за ними сквозь чащу до самой дороги.  А как воротились мы за тобой,
все рыцари диву дались, потому под каждым кустиком по басурману лежало.
     Володыёвский помнил,  что все было как раз наоборот,  от  удивления у
него и язык отнялся; но тут в толпе чуть не в сотый раз закричали:
     - Едут! Едут!
     Поднялся общий крик,  потом все стихло и  все головы обратились в  ту
сторону,  откуда должны были появиться татары.  Но  вот издали послышалась
оглушительная музыка,  толпа раздалась,  стала жаться к стенам,  и в конце
улицы показались первые татарские наездники.
     - Смотрите, да у них и музыка с собой, небывалое это дело у татар!
     - Хотят себя показать!  -  заметил Ян Скшетуский.  - А впрочем, у них
бывают музыканты,  они играют,  когда войско где-нибудь надолго становится
табором. Однако же, конница, должно быть, отборная.
     Наездники приблизились тем временем и  стали проезжать мимо.  Впереди
на  пегом коне ехал смуглый,  словно в  дыму прокопченный татарин с  двумя
пищалями во  рту.  Откинув назад  голову  и  закрыв  глаза,  он  перебирал
пальцами по  своим дудкам,  извлекая из них звуки резкие,  пронзительные и
такие частые,  что ухо едва могло их  уловить.  За ним ехали два татарина,
неистово гремя медными бубенцами, насаженными на набалдашники палиц; вслед
за  ними  несколько человек оглушительно били  в  медные  тарелки,  другие
выбивали дробь на литаврах,  а иные, по казацкой моде, играли на торбанах,
и все,  кроме одних только дудочников, пели, верней, завывали дикую песню,
сверкая при этом глазами и  ворочая белками.  За  этой нестройной и  дикой
капеллой, которая двигалась мимо жителей Львова, словно те звери в сказке,
что все сорвались вдруг с места и с ревом устремились вперед,  выступал по
четыре человека в шеренге целый конный отряд примерно в четыреста сабель.
     Это и  впрямь ехал в  распоряжение польского короля отборный,  как на
погляденье,  отряд легкой конницы,  присланный ханом в  почет королю и как
залог.  Командовал отрядом Акба-Улан,  из добруджских татар, в битве самых
могучих,  старый и искуше