у,  села шляхта на конька и скачет и скачет!  Боже вас благослови,
но только потише, потише! Враг-то еще в наших пределах!
     - Недолго уж ему гулять! - воскликнули оба конфедерата.
     - Дух переменился,  переменится и  счастье,  -  слабым голосом сказал
ксендз Гембицкий.
     - Вина!  - крикнул король. - Дайте мне выпить с конфедератами за наше
счастье!
     Слуги принесли вина; но вместе с ними вошел старший королевский лакей
и сказал:
     - Государь,  приехал  пан  Кшиштопорский из  Ченстоховы,  челом  бьет
вашему величеству.
     - Сюда его, да мигом! - крикнул король.
     Через  минуту вошел высокий,  худой шляхтич;  глядел он,  как  козел,
исподлобья. Сперва земно поклонившись королю, а потом не очень почтительно
сановникам, он сказал:
     - Слава Иисусу Христу!
     - Во веки веков! - ответил король. - Что у вас слышно?
     - Мороз трескучий, государь, инда веки смерзаются!
     - Ах ты,  господи! - воскликнул Ян Казимир. - Ты мне не про мороз, ты
про шведов говори!
     - А что про них толковать,  государь,  коль нет их под Ченстоховой! -
грубовато ответил Кшиштопорский.
     - Слыхали уж мы про то,  слыхали, - ответил обрадованный король, - да
только то молва была,  а ты,  верно,  прямо из монастыря едешь. Очевидец и
защитник?
     - Да,  государь,  участник  обороны  и  очевидец  чудес,  что  являла
пресвятая богородица...
     - Велики  ее  милости!  -  возвел  очи  горе  король.  -  Надо  новые
заслужить!
     - Навидался я всего на своем веку,  -  продолжал Кшиштопорский,  - но
столь явных чудес не видывал,  а подробно, государь, доносит тебе обо всем
ксендз Кордецкий в этом вот письме.
     Ян Казимир поспешно схватил письмо,  которое подал ему Кшиштопорский,
и  стал  читать.  Он  то  прерывал чтение  и  начинал молиться,  то  снова
принимался читать.  Лицо его менялось от радости;  наконец он снова поднял
глаза на Кшиштопорского.
     - Ксендз Кордецкий пишет мне, - сказал он шляхтичу, - что вы потеряли
славного рыцаря,  некоего  Бабинича,  который  порохом  поднял  на  воздух
шведскую кулеврину?
     - Жизнь свою отдал он за всех, государь! Но толковали люди, будто жив
он,  и еще бог весть что о нем рассказывали;  не знали мы, можно ли верить
этим  толкам,  и  не  перестали  оплакивать  его.  Не  соверши  он  своего
рыцарского подвига, плохо бы нам пришлось.
     - Коли так, то перестаньте его оплакивать: жив пан Бабинич, у нас он.
Это он  первый дал нам знать,  что не  могут шведы одолеть силы небесные и
помышляют уже об отступлении. А потом оказал нам столь великие услуги, что
не внаем мы, как и вознаградить его.
     - Как  же  ксендз  Кордецкий  обрадуется!  -  с  живостью  воскликнул
шляхтич.  -  Но коль жив пан Бабинич,  то,  верно, пресвятая дева особо до
него милосердна...  Но  как же  ксендз Кордецкий обрадуется!  Отец сына не
может  так  любить,  как  он  его  любил!  Позволь  же  и  мне,  государь,
приветствовать пана  Бабинича,  ведь  другого такого храбреца не  сыщешь в
Речи Посполитой!
     Но король снова стал читать письмо.
     - Как?  -  вскричал он через минуту.  - Шведы после отступления снова
пытались осадить монастырь?
     - Миллер как  отошел,  так больше уж  не  показывался;  один Вжещович
явился нежданно у монастырских стен,  видно,  надеялся найти врата обители
открытыми.   Они  и  впрямь  были  открыты,  да  мужики  с  такой  яростью
набросились на шведов,  что тут же обратили их в бегство. Отроду такого не
бывало, чтоб мужики в открытом поле так храбро сражались с конницей. Потом
подошли пан Петр Чарнецкий с паном Кулешей и разбили Вжещовича наголову.
     Король обратился к сенаторам:
     - Смотрите,  любезные сенаторы,  как  убогие пахари встают на  защиту
отчизны и святой веры!
     - Встают,   государь,   встают!  -  подхватил  Кшиштопорский.  -  Под
Ченстоховой целые  деревни пусты,  мужики  с  косами ушли  воевать.  Война
повсюду жестокая,  шведы кучей принуждены держаться,  а  уж  если  поймают
мужики которого,  то такое над ним чинят,  что лучше бы ему прямо в пекло!
Да  и  кто нынче в  Речи Посполитой не  берется за  оружие.  Не  надо было
собачьим детям  Ченстохову брать  в  осаду!  Отныне  не  владеть им  нашей
землей!
     - Отныне не стонать под игом тем,  кто кровь свою за нее проливает, -
торжественно провозгласил король,  -  так,  да  поможет мне  господь бог и
святой крест!
     - Аминь! - заключил примас.
     Но Кшиштопорский хлопнул себя по лбу.
     - Помутил мороз мне mentem*,  государь!  -  сказал он.  - Совсем было
запамятовал рассказать тебе еще об одном деле. Толкуют, будто этот собачий
сын,  познанский  воевода,