ько не властвовал швед, шляхта собиралась кучами и кучками и
била себя в  грудь,  слушая возвышенные слова короля-изгнанника,  который,
указывая на грехи и  ошибки,  повелевал не терять надежды и подниматься на
спасение Речи Посполитой.
     «Сколь далеко ни продвинулся враг,  -  писал Ян Казимир,  -  а все не
упущено еще  время,  любезные сенаторы,  верная наша шляхта и  преподобные
отцы, и в наших силах вновь обрести провинции и города, кои мы потеряли, и
вновь воздать богу должную хвалу, и оскверненные святыни напоить вражеской
кровью,  и  восстановить исконные ваши вольности и  права и  старопольские
установления,  только бы  вновь  воротилась ваша  старопольская доблесть и
древних ваших предков observantia* и  любовь к  своему государю,  коею дед
наш,  Сигизмунд Первый,  перед  прочими  гордился народами.  Час  приспел,
отвратясь от  преступных деяний,  выйти на поле доблести.  Вставайте же на
шведа все,  для кого бог и святая вера превыше всего. Не ждите полководцев
и  воевод,  ни того порядка,  что записан в законе,  ибо все смешал теперь
враг;  но  присоединяйтесь  один  к  другому,  к  двоим  третий,  к  троим
четвертый,  к  четвертым пятый и  так  per consequens** и  всяк со  своими
холопами,  а  сошедшись,  давайте,  где можно,  отпор врагу.  Тогда только
выберите себе полководца.  Собирайтесь в  кучу,  а  как  составится боевое
войско и  выберете вы себе славного полководца,  ждите нас,  нанося,  буде
случай представится,  урон врагу.  Мы же,  любезные сенаторы,  верная наша
шляхта и  преподобные отцы,  услышав о  готовности вашей и покорности нам,
тотчас прибудем и  жизнь нашу  положим,  коль  требовать того будет защита
неделимой нашей отчизны».
     _______________
     * Уважение, почтение (лат.).
     ** Последовательно (лат.).

     Универсал этот читали даже в стане Карла Густава,  даже в замках, где
стоял шведский гарнизон,  и  повсюду,  где  только были  польские хоругви.
Обливаясь слезами над  каждым королевским словом,  жалела шляхта о  добром
своем  государе и  на  распятиях,  иконках  богоматери и  ладанках клялась
исполнить его волю.  Чтобы доказать свою готовность,  многие,  пока пыл не
охладел в сердцах и не обсохли слезы,  садились, не долго думая, на коня и
«сгоряча» бросались рубить шведов.
     Стали гибнуть, пропадать небольшие шведские отряды. Было так в Литве,
в  Жмуди,  в  Мазовии,  в  Великой  и  Малой  Польше.  Не  однажды шляхта,
собравшись безо  всяких  воинственных намерений к  соседу на  крестины или
именины,  на свадьбу или масленичную потеху,  кончала тем,  что, подвыпив,
вихрем  налетала  на   ближайший  шведский  гарнизон  и   рубила  всех  до
последнего.  После этого масленичный поезд,  подбирая по дороге всех,  кто
изъявлял  желание  «поохотиться»,  мчался  с  песнями  и  криками  дальше,
обращаясь в  толпу,  жаждавшую крови,  а  там и  в повстанческую «ватагу»,
которая  начинала  уже  настоящую  войну  с  врагом.  Крепостные мужики  и
дворовые люди  целыми толпами присоединялись к  потехе;  другие доносили о
шведах-одиночках  или  небольших  отрядах,  неосторожно  расположившихся в
деревнях.  Масленичных поездов и  «ряженых» с  каждым днем становилось все
больше. Присущим народу весельем и удалью полна была эта потеха.
     Люди охотно рядились татарами,  одно имя  которых в  трепет повергало
шведов;  удивительные легенды и слухи ходили среди них о дикости, страшной
и жестокой отваге этих сынов крымских степей, с которыми скандинавы доныне
никогда не встречались.  А  так как все уже знали,  что хан со стотысячной
ордой идет на  помощь Яну Казимиру и  шляхта бунтует,  учиняя нападения на
гарнизоны, во вражеских рядах поднялось небывалое замешательство.
     Решив, что татары и впрямь уже пришли, многие полковники и коменданты
стремительно отступали в  большие  крепости и  станы,  сея  повсюду ложные
слухи  и  смуту.  В  тех  местах,  откуда  они  уходили,  шляхта  свободно
вооружалась, и беспорядочные толпы ее обращались в боевое войско.
     Но еще опаснее масленичных поездов, да и самих татар, было для шведов
крестьянское  движение.   Давно  уже,  с  первого  дня  осады  Ченстоховы,
заволновался народ,  смирные доселе и  долготерпеливые пахари стали там  и
тут подниматься на врага,  хвататься за косы и цепы и помогать шляхте.  Те
шведские  генералы,   которые  умели  предвосхищать  события,   наибольшую
опасность  видели  именно  в  этой  туче,  ибо,  разразившись,  она  могла
обратиться в настоящий потоп и поглотить захватчиков без остатка.
     Устрашение  непокорных  казалось   шведам   главным   средством   для
подавления в зародыше грозной опасности.  Карл Густав еще осыпал милостями
польские хоругви, которые отправились с ним в Пруссию, еще заискивал перед
ними.  Он  расточал  льстивые речи  хорунжему Конецпольскому,  знаменитому
полководцу,  герою Збаража.  Конецпольский перешел на его сторону с шестью
тысячами  несравненной  конницы,  которая  при  первом  же  столкновении с
курфюрстом так устрашила пруссаков и  внесла такое опустошение в  их ряды,
что курфюрст, прекратив сопротивление, поспешил вступить в переговоры.
     Слал  еще  шведский король  гонцов к  гетманам,  магнатам и  шляхте с
милостивыми посланиями,  полными посулов и  призывов хранить ему верность.
Но  в  то  же  время он уже отдавал приказы своим генералам и  комендантам
огнем  и  мечом подавлять всякое сопротивление внутри страны,  особенно же
беспощадно истреблять крестьянские ватаги.  Так  началась в  стране власть
железного солдатского кулака.  Враг сбросил личину.