акивая
его долю,  такую жестокую,  но такую заслуженную,  — а меж тем он здесь, в
Кейданах,  рядом с гетманом,  свободный,  кичливый,  в парче и бархате,  с
полковничьим буздыганом  за  поясом,  с  поднятым  челом,  с  надменным  и
властным  молодым  лицом,  и  сам  великий гетман,  сам Радзивилл запросто
кладет ему руку на плечо.  Странные, противоречивые чувства овладели вдруг
сердцем  девушки:  и чувство огромного облегчения,  точно гора свалилась с
плеч, и как бы досады на то, что напрасны были все ее сожаления, все муки,
и  разочарование,  которое  испытывает всякая честная душа при виде полной
безнаказанности  за  столь  тяжкие  грехи  и  провинности,  и  радости,  и
собственной  слабости,  и  граничащего  со  страхом  удивления  перед этим
юношей, который сумел выбраться из такой пучины.
     Тем временем князь,  мечник и Кмициц кончили разговор и направились к
ней.  Девушка закрыла глаза и подняла плечи,  словно птица,  которая хочет
спрятать голову под крыло. Она была уверена, что они идут к ней. Не глядя,
она видела их,  слышала,  что они приближаются, что уже подошли к ней, что
остановились.  Она так была в этом уверена,  что, не поднимая глаз, встала
вдруг и низко поклонилась князю.
     Он и в самом деле стоял уже перед ней.
     — О, боже! — воскликнул он. — Не дивлюсь я теперь молодцу, ибо чудный
это расцвел цветок...  Приветствую тебя,  моя панна,  приветствую от  всей
души и сердца дорогую внучку моего Биллевича. Узнаешь ли ты меня?
     — Узнаю, ясновельможный князь! — ответила девушка.
     — А  я  бы тебя не узнал,  я ведь в последний раз видел тебя девочкой
еще не расцветшей и не в таком наряде, как нынче. Подними же эти занавески
с  глаз!   Клянусь  богом,  счастлив  тот  ловец,  который  выловит  такую
жемчужину,  несчастен,  кто владел ею и потерял ее.  Вот стоит перед тобою
такой несчастливец. Узнаешь ли ты и этого кавалера?
     — Узнаю, — прошептала Оленька, не поднимая глаз.
     — Великий он грешник,  и  я привел его к тебе на покаяние.  Наложи на
него какую хочешь епитимью, но не отказывай ему в отпущении грехов, дабы в
отчаянии не совершил он еще более тяжких.  — Тут князь обратился к мечнику
и  пани  Войниллович:  —  Оставим молодых,  не  годится присутствовать при
исповеди, а мне это и моя вера запрещает.
     Через минуту пан Анджей и Оленька остались одни.
     Сердце колотилось у  нее в  груди,  как у  голубя,  над которым повис
ястреб;  но и он был взволнован. Его оставила обычная смелость, горячность
и самоуверенность. Долгое время они оба молчали.
     Наконец он первый заговорил низким, сдавленным голосом:
     — Ты не ждала увидеть меня здесь, Оленька?
     — Нет, — прошептала девушка.
     — Клянусь богом,  если б татарин стоял около тебя,  ты не была бы так
испугана. Не бойся! Погляди, сколько здесь народу. Никакой обиды я тебе не
нанесу. Да когда б и одни мы были, тебе нечего было бы бояться, я ведь дал
себе клятву почитать тебя. Верь мне!
     На мгновение она подняла глаза и посмотрела на него.
     — Как же мне верить тебе?
     — Грешил я,  это правда;  но все прошло и больше не повторится. Когда
после поединка с  Володыёвским лежал я  на  одре  между жизнью и  смертью,
сказал я  себе:  «Не будешь ты  больше брать ее  ни силой,  ни саблей,  ни
пулей,  заслужишь любовь ее добрыми делами и вымолишь у нее прощенье!  И у
нее сердце не камень,  смягчится гнев ее, увидит она, что ты исправился, и
простит!» Дал я себе клятву исправиться и исполню ее!.. А тут и бог послал
мне свое благословение: приехал Володыёвский и привез мне грамоту на набор
войска. Мог он не отдать мне грамоту, но человек он достойный и вручил мне
ее!  Не надо было мне теперь и  в суды являться,  стал я гетману подсуден.
Как отцу родному,  покаялся я князю во всех грехах, и он не только простил
меня,  но обещал все дело уладить и защитить меня от недоброжелателей.  Да
благословит его бог!  Не буду я изгнанником,  Оленька,  с людьми помирюсь,
снова верну свою славу,  отчизне послужу, возмещу обиды... Оленька, что же
ты на это скажешь? Не скажешь ли ты мне доброго слова?
     Он вперил в нее взор и молитвенно сложил руки.
     — Могу ли я верить тебе? — спросила девушка.
     — Можешь,  клянусь богом,  можешь,  должна!  —  ответил Кмициц.  — Ты
погляди,  и князь гетман,  и пан Володыёвский поверили мне.  Знают они все
мои проступки,  и все-таки поверили мне.  Вот видишь! Почему же ты одна не
хочешь мне верить?
     — Я  видела людские слезы,  которые лились по  твоей вине.  Я  видела
могилы, которые не поросли еще травою...
     — Могилы порастут травою, а слезы я сам оботру.
     — Сперва сделай это, пан Анджей.
     — Ты мне только надежду подай,  что как сделаю я  это,  то тебя снова
найду.  Хорошо тебе говорить:  «Сперва сделай!» А коли я сделаю,  а ты тем
временем выйдешь  замуж  за  другого?  Сохрани бог,  упаси  бог  от  такой
страсти,  не то я ума лишусь!  Христом-богом молю тебя,  Оленька,  дай мне
слово, что я не потеряю тебя, покуда помирюсь с вашей шляхтой. Помнишь, ты
сама мне об  этом написала?  Я  храню твое письмо,  и  когда у  меня очень
тяжело на душе,  перечитываю его снова и снова.  Ничего я больше не прошу,
скажи  только мне  еще  раз,  что  будешь ждать меня,  что  н