плетей;  но  никогда не  душил его  такой гнев,  как теперь,
когда он снова увидел ее после долгой разлуки,  еще более прекрасную,  чем
всегда,  еще более прекрасную,  чем он представлял себе.  В  эту минуту он
готов был растерзать себя,  но он был на людях,  в  толпе знати,  а потому
только  стискивал зубы  и,  словно желая  еще  сильней уязвить свою  душу,
повторял про себя:
     «Так тебе и надо, глупец! Так тебе и надо!»
     Тем временем звуки капеллы снова смолкли,  и пан Анджей услышал голос
гетмана:
     — Следуй за мной!
     Юноша словно пробудился ото сна.
     Князь спустился с  возвышения и вмешался в толпу гостей.  На лице его
играла мягкая, добродушная улыбка, которая, казалось, придавала его фигуре
еще  больше величественности.  Это  был  тот  самый  надменный властитель,
который в свое время, принимая в Непоренте королеву Марию Людвику, удивил,
изумил  и  подавил  французских  придворных  не  только  роскошью,   но  и
светскостью  своего  двора;  тот  самый  властитель,  о  котором  с  таким
восторгом писал Жан Лабуре в  отчете о  своем путешествии.  Теперь он то и
дело   останавливался  около  почтенных  матрон,   степенных  шляхтичей  и
полковников и  для  каждого находил ласковое слово,  удивляя гостей  своей
памятью  и  мгновенно покоряя сердца.  Взоры  присутствующих обращались на
него  всюду,  где  только  он  появлялся.  Медленно  приблизясь к  мечнику
россиенскому, князь обратился к старику со следующими словами:
     — Спасибо тебе,  мой старый друг,  за то,  что ты приехал,  хоть я  и
вправе  сердиться  на тебя.  Не за сотни миль Биллевичи от Кейдан,  а ты в
моем доме rara avis*.
     _______________
          * Редкая птица (лат.).

     — Ясновельможный князь,  —  с низким поклоном ответил мечник, — ущерб
наносит отчизне тот, кто отнимает у тебя время.
     — А  я  уж  замыслил отомстить тебе  и  учинить наезд  на  Биллевичи;
надеюсь, ты бы радушно принял старого боевого друга.
     Услышав такие речи,  мечник покраснел от счастья,  а  князь между тем
продолжал:
     — Да вот времени,  времени все не хватает!  Но когда станешь выдавать
свою  родичку,  внучку покойного пана Гераклиуша,  на  свадебку непременно
прикачу, это уж долг мой перед вами обоими.
     — Пошли бог счастья девке поскорей! — воскликнул мечник.
     — А пока представляю тебе пана Кмицица,  хорунжего оршанского, из тех
Кмицицев,  которые Кишкам,  а через Кишков и Радзивиллам сродни. Верно, ты
слыхал эту фамилию от Гераклиуша, он ведь Кмицицев любил, как братьев...
     — Здравствуй,  здравствуй,  пан  Кмициц!  —  дважды  повторил мечник,
который,  узнав из уст князя о  том,  сколь знатен род Кмицицев,  проникся
уважением к молодому рыцарю.
     — Приветствует тебя,  пан мечник,  твой покорный слуга,  — смело и не
без  кичливости промолвил пан  Анджей.  —  Пан полковник Гераклиуш был мне
отцом и благодетелем, и хоть позже разладилось дело, начатое им, однако же
я не перестал любить всех Биллевичей так, как если бы в жилах их текла моя
собственная кровь.
     — Особенно,  — подхватил князь, запросто положив руку на плечо юноши,
— не перестал он любить некую панну Биллевич, в чем давно мне открылся.
     — И всякому это скажу, не таясь! — с жаром воскликнул Кмициц.
     — Потише, потише! — остановил его князь. — Вот видишь, пан мечник, не
кавалер это —  огонь,  потому и накуролесил;  но молод он, да и под особым
моим покровительством,  потому-то питаю я надежду,  что, когда мы вдвоем с
ним  начнем  молить  прелестный трибунал о  прощении,  с  нас  будет  снят
приговор.
     — Ясновельможный князь,  ты  можешь  сделать все,  что  пожелаешь,  —
ответил мечник.  —  Несчастная принуждена будет воскликнуть, как языческая
жрица Александру: «Кто противу тебя устоит?»
     — А мы, как Александр Македонский, будем довольны этим прорицанием, —
засмеялся князь.  —  Но  довольно об этом!  Проведи же нас теперь к  своей
родичке,  я тоже буду рад увидеть ее. Надо поправить дело пана Гераклиуша,
которое было разладилось.
     — К твоим услугам, ясновельможный князь. Она вон там сидит под опекой
пани  Войниллович,  нашей  родички.  Прошу только прощенья,  ежели девушка
смутится, — не было у меня времени упредить ее.
     Мечник оказался прав.  По счастью, Оленька раньше увидела пана Анджея
рядом с гетманом, она могла поэтому оправиться, но в первую минуту едва не
лишилась чувств.  Она побледнела как полотно,  ноги у нее подкосились, она
вперила  взор  в молодого рыцаря,  как в призрак,  явившийся с того света.
Долго  не  хотела  она  верить  своим  глазам.  Она-то  думала,  что  этот
несчастный  скитается  где-то  по  лесам,  без  крыши  над головой,  всеми
покинутый,  преследуемый  законом,  как  дикий  зверь,  или  в  темнице  с
отчаянием  во  взоре глядит сквозь решетку на веселый мир божий.  Бог один
знает,  какой жалостью к этому потерянному  человеку  терзалась  порой  ее
грудь,  бог один знает,  сколько слез она пролила в одиночестве, оп