ики подбежали к матери, а она спросила у старика:
     — Батюшка, ты чего хочешь сегодня выпить: дубнячка или меду?
     — На обед была свинина, вроде бы медку лучше.
     — Сейчас пришлю.  Только не дремли ты на воздухе, непременно схватишь
лихорадку.
     — Сегодня тепло и ветра нет. А где же Ян, доченька?
     — Пошел на ток.
     Гелена Скшетуская называла Заглобу отцом, а он ее доченькой, хотя они
вовсе не  были родственниками.  Ее  семья жила в  Приднепровье,  в  бывшем
княжестве Вишневецком,  а  откуда он  был родом,  про то  знал один только
господь бог,  потому что сам он  рассказывал об этом по-разному.  Но когда
она была еще девушкой, Заглоба оказал ей большие услуги и не раз спасал ее
от страшных опасностей,  поэтому и она, и ее муж почитали его как отца, да
и  вся  округа очень старика уважала и  за  острый ум,  и  за  необычайную
храбрость, которую он много раз показал в казацких войнах.
     Имя  его  было славно во  всей Речи Посполитой,  сам король любил его
россказни и острые шутки, и вообще о нем больше говорили, чем даже о самом
Скшетуском, хотя Скшетуский в свое время вырвался из осажденного Збаража и
пробился сквозь толпы казацких войск.
     Через  минуту после  ухода Гелены казачок принес под  липу  сулейку и
кубок.  Пан Заглоба налил, затем закрыл глаза и с превеликим удовольствием
отведал медку.
     — Знал господь бог, для чего пчел сотворил! — пробормотал он себе под
нос.
     И стал медленно попивать медок, глубоко при этом вздыхая и поглядывая
и на пруд, и на дубравы, и боры, что тянулись по ту сторону пруда, далеко,
далеко,  насколько хватает глаз.  Был  второй час  пополудни,  на  небе ни
облачка. Липовый цвет бесшумно опадал на землю, а в листве распевала целая
капелла пчел,  которые тут  же  стали садиться на  края  кубка и  собирать
сладкую жидкость мохнатыми лапками.
     С   отдаленных,   окутанных  мглой  тростников  над   большим  прудом
поднимались порою стада уток, чирков или диких гусей и летали в прозрачной
лазури,  похожие  на  черные  крестики;  порою  караван  журавлей,  громко
курлыча,  тянулся высоко в  небе,  и так тихо было кругом,  и спокойно,  и
солнечно,  и весело,  как бывает в первых числах августа,  когда хлеба уже
созрели, а солнце словно золотом наливает землю.
     Глаза старика то поднимались к небу,  следя за стаями птиц,  то снова
устремлялись вдаль, но все дремотней, потому что меду в сулейке оставалось
все меньше,  и веки все тяжелели,  а пчелы,  как нарочно, на разные голоса
напевали свою песенку,  и  от  этого еще больше клонило к  послеобеденному
сну.
     — Да,  да, послал господь бог для жатвы погожие деньки, — пробормотал
Заглоба. — И сено вовремя убрали, и с жатвой быстро управимся. Да, да!..
     Тут он закрыл глаза, затем снова открыл их на мгновение, пробормотал:
«Замучили меня детишки!» — и уснул крепким сном.
     Спал он  довольно долго;  разбудило его  через некоторое время легкое
дуновение  прохладного  ветерка,  говор  и  шаги  двух  мужчин,  торопливо
приближавшихся к  липе.  Один из  них был Ян Скшетуский,  знаменитый герой
Збаража, который, вернувшись с Украины от гетманов, уже месяц лечился дома
от упорной лихорадки; второго Заглоба не знал, хотя ростом, осанкой и даже
чертами лица он живо напоминал Яна.
     — Позволь,  батюшка,  —  обратился Ян к Заглобе,  —  представить тебе
моего  двоюродного  брата,  пана  Станислава  Скшетуского  из  Скшетушева,
ротмистра калишского.
     — Ты,  пан Станислав,  так похож на  Яна,  —  сказал Заглоба,  моргая
глазами и  стряхивая с  ресниц остатки сна,  —  что,  где  бы  я  тебя  ни
встретил, сразу бы сказал: «Скшетуский!» Ах, какой же гость в доме!
     — Мне очень приятно познакомиться с тобою,  милостивый пан, — ответил
Станислав,  — тем более что имя твое мне хорошо знакомо, — все рыцари Речи
Посполитой с уважением его повторяют и ставят тебя за образец.
     — Не хвалясь,  могу сказать, что делал все, что мог, пока была сила в
костях.  Я бы и сейчас не прочь повоевать,  ибо consuetudo altera natura*.
Однако чем это вы оба так огорчены, что Ян даже побледнел.
     _______________
          * Привычка — вторая натура (лат.).

     — Станислав привез страшные вести,  —  ответил Ян. — Шведы вступили в
Великую Польшу и уже всю ее захватили.
     Заглоба вскочил со скамьи, точно на добрых четыре десятка был моложе,
широко раскрыл глаза и невольно схватился за бок, ища саблю.
     — Как так? — воскликнул он. — Как так? Всю захватили?
     — Воевода познанский и другие предали ее под Уйстем врагу,  — ответил
Станислав Скшетуский.
     — Ради Христа!.. Что ты говоришь? Они сдались?!
     — Не только сдались,  но и подписали договор,  в котором отреклись от
короля и от Речи Посполитой. Отныне там должна быть не Польша, а Швеция...
     — Милосердный боже! Раны господни! Светопреставление! Что я слышу? Мы
с Яном еще вче