и и  стал осыпать их поцелуями,  а
она не очень противилась, боялась показаться неучтивой.
     Но тут вошла панна Кульвец и, видя, что творится, подняла очи к небу.
Не  понравилась ей  эта  близость,  но  не  посмела она сказать что-нибудь
детям, только к ужину позвала.
     Взявшись под руки, как брат с сестрою, направились они оба в столовый
покой,  где  стол ломился под множеством всяких блюд;  особенно много было
отменных колбас,  стояла там и  обомшелая сулейка вина,  дающего крепость.
Хорошо было молодым вдвоем,  легко и  весело.  Панна Александра уже успела
отужинать,  так что за  стол уселся только пан Кмициц и  принялся за еду с
той же живостью, с какой перед тем разговаривал.
     Оленька поглядывала на него сбоку,  радуясь,  что он ест и пьет,  но,
когда он утолил первый голод, снова стала выспрашивать:
     — Так ты, пан Анджей, не из Орши едешь?
     — Да разве я знаю,  откуда еду? Сегодня тут, а завтра там. Как волк к
овце, подкрадывался я к врагу, — где можно было куснуть, там и кусал.
     — Как же ты отважился пойти против такой силы, перед которой отступил
сам великий гетман?
     — Как отважился? А я на все готов, такая уж у меня натура!
     — Говорил мне  про то  покойный дедушка.  Счастье,  что голову ты  не
сложил.
     — Э,  прихлопывали они  меня там,  как  птицу в  западне,  но  только
прихлопнут,  а я уж ускользнул и в другом месте укусил.  Так я им насолил,
что они цену назначили за мою голову... Отменный, однако, полоток!
     — Во имя отца и сына!  — воскликнула Оленька, с непритворным ужасом и
в то же время восторгом глядя на этого молодца, который мог говорить зараз
и о цене за свою голову, и о полотке.
     — Верно, были у тебя, пан Анджей, большие силы?
     — Две сотни своих драгун было, молодцов как на подбор, да за месяц их
всех перебили.  Потом ходил я с охотниками, набирал их, где ни попадя, без
разбору.  Завзятые вояки,  но  —  разбойники над разбойниками!  Кто еще не
погиб, рано или поздно пойдет воронью на закуску...
     При  этих словах пан  Анджей опять рассмеялся,  опрокинул чару вина и
прибавил:
     — Таких сорвиголов ты,  моя панна, отродясь не видывала. Чтоб их черт
побрал! Офицеры все — шляхтичи из наших краев, родовитые, достойные и чуть
не все уже под судом.  Сидят теперь у  меня в  Любиче,  что же мне с  ними
делать?
     — Так ты, пан Анджей, прибыл к нам с целой хоругвью?
     — Да.  Неприятель заперся в городах,  зима ведь лютая!  Мой народишко
тоже  обтрепался,  как обитый веник,  вот князь воевода и назначил меня на
постой в Поневеж. Ей-ей, заслуженный это отдых!
     — Кушай, пан Анджей, пожалуйста.
     — Я бы для тебя,  моя панна, и отравы скушал!.. Оставил я тогда часть
моей голытьбы в Поневеже,  часть в Упите, ну а самых достойных товарищей к
себе в Любич в гости зазвал... Приедут они к тебе на поклон.
     — А где же тебя, пан Анджей, лауданцы нашли?
     — Они меня встретили, когда я шел уже на постой в Поневеж. Я бы и без
них сюда приехал.
     — Пей же, пан Анджей!
     — Я бы для тебя, моя панна, и отравы выпил!..
     — А про смерть дедушки и духовную ты только от лауданцев узнал?
     — Про смерть — от них, помяни, господи, душу моего благодетеля! Не ты
ли это, панна Александра, послала ко мне этих людей?
     — Ты,  пан Анджей,  такого не думай!  У  меня на мысли одна печаль да
молитва была!
     — Они то же мне толковали...  Ох, и гордые сермяжнички! Хотел я их за
труды наградить,  так они как напустятся на  меня:  это,  может,  говорят,
оршанская шляхта в руки глядит,  а мы, лауданцы, не таковские! Крепко меня
изругали! Послушал я их, да и думаю себе: не хотите денег, дам-ка я вам по
сотне плетей.
     Панна Александра за голову схватилась.
     — Иисусе Христе, и ты это сделал?
     Кмициц посмотрел на нее с удивлением.
     — Не пугайся,  панна Александра.  Не сделал,  хоть как гляну на такую
вот шляхетскую голытьбу,  что за  ровню хочет нас почитать,  так с  души у
меня воротит.  Думал только, ославят они меня безо всякой вины насильником
да перед тобой еще оговорят.
     — Какое счастье! — со вздохом облегчения сказала Оленька. — А то бы я
и на глаза тебя не пустила!
     — Это почему же?
     — Убогая это шляхта,  но старинная и славная. Покойный дедушка всегда
любил их и  на войну с  ними ходил.  Весь век они вместе прослужили,  а  в
мирное время он их дома у себя принимал.  Старая у нас дружба с ними, и ты
уважать ее  должен.  Есть ведь у  тебя сердце,  и  не  нарушишь ты святого
согласия, в каком мы до сих пор жили!
     — Да  ведь  я  ничего не  знал,  разрази меня  господь,  не  знал!  И
признаюсь,  не лежит у меня душа к этой нищей шляхте.  У нас так:  коль ты
мужик,  так  мужик,  а  шляхта все  родовитая,  на  одну  кобылу вдвоем не
садятся.  Право же,  такой голи равняться с  Кмицицами или Биллевичами