и,  на  которых  нашла  довольно  богатую  добычу;  кое-кто
посоветовал  ограбить  и   дом;   но  даже  наиболее  дерзкие  поопасались
Володыёвского,  а  быть может,  их остановило и  присутствие в  доме панны
Биллевич.   Своих  убитых,   среди  которых  было  трое  Бутрымов  и  двое
Домашевичей,  шляхта положила на повозки, чтобы похоронить по-христиански,
а для убитых людей Кмицица велено было мужикам вырыть ров позади сада.
     В поисках панны Биллевич Володыёвский обшарил весь дом, пока не нашел
ее наконец в сокровищнице —  маленькой угольной комнате, в которую вела из
опочивальни низенькая тяжелая дверь.  Это была комнатка с узкими оконцами,
забранными частой решеткой,  и  с  такими толстыми,  сложенными в  квадрат
каменными  стенами,  что  Володыёвский  сразу  понял,  что  она  наверняка
осталась бы  цела,  если  бы  даже Кмициц вздумал взорвать дом.  Маленький
рыцарь решил,  что  Кмициц лучше,  чем он  о  нем думал.  Панна Александра
сидела на сундуке подле двери,  опустив голову,  и лицо ее было совершенно
закрыто распустившимися косами;  она  не  подняла головы  и  тогда,  когда
услышала шаги рыцаря.  Верно, думала, что это сам Кмициц или кто-нибудь из
его людей.  Володыёвский остановился в дверях,  снял шапку,  кашлянул раз,
другой, но, видя, что это не помогает, произнес:
     — Милостивая панна, ты свободна!..
     Тогда из-под  распустившихся кос на  рыцаря глянули голубые глаза,  а
потом показалось прекрасное,  хотя и  бледное и  как  бы  окаменелое лицо.
Володыёвский ожидал бурной радости и  благодарностей,  а  меж  тем девушка
сидела неподвижно, вперив в него блуждающий взор.
     — Очнись же,  панна!  —  повторил еще раз рыцарь.  — Бог сжалился над
твоей невинностью. Ты свободна и можешь вернуться в Водокты.
     На  этот  раз  взгляд  панны  Биллевич не  был  уже  так  безучастен.
Поднявшись с  сундука,  она  легким движением откинула на  спину  волосы и
спросила:
     — Кто ты?
     — Михал Володыёвский, драгунский полковник виленского воеводы.
     — Я слышала, там бой, выстрелы?.. Говори же...
     — Да-да. Мы пришли, чтобы спасти тебя.
     Панна Биллевич совсем пришла в себя.
     — Спасибо тебе,  пан! — поспешно сказала она тихим голосом, в котором
звучала смертельная тревога. — А с ним что сталось?
     — С Кмицицем? Не бойся, он лежит во дворе бездыханный. И, не хвалясь,
скажу, что это сделал я.
     Володыёвский не  без  кичливости произнес эти слова;  он  думал,  что
девушка придет в восторг, но жестоко обманулся в своих ожиданиях. Ни слова
не  вымолвив,  она покачнулась вдруг и  рукой стала искать опоры,  пока не
опустилась наконец тяжело на тот же сундук,  с которого за минуту до этого
встала.
     Рыцарь бросился к ней.
     — Панна, что с тобой?
     — Ничего!.. Ничего!.. Погоди!.. Позволь... Так пан Кмициц убит?
     — Что мне до пана Кмицица,  —  прервал ее Володыёвский,  — когда тебе
худо!
     К  ней внезапно вернулись силы,  она снова поднялась и,  поглядев ему
прямо в глаза, крикнула с гневом, отчаянием и нетерпением:
     — Ради всего святого, отвечай: он убит?
     — Пан Кмициц ранен, — в изумлении ответил Володыёвский.
     — Он жив?
     — Жив.
     — Хорошо! Спасибо тебе!..
     И, все еще пошатываясь, она направилась к двери. Володыёвский постоял
с минуту времени, топорща усики и качая головой.
     — За что она меня благодарит? — пробормотал он про себя. — За то, что
Кмициц ранен, или за то, что он жив?
     И вышел вслед за ней.  Он застал ее в смежной опочивальне,  —  словно
окаменев,  стояла она  посреди комнаты.  Четверо шляхтичей как раз вносили
Кмицица,  двое передних уже показались в дверях, между руками их свесилась
до земли бледная голова пана Анджея с закрытыми глазами и сгустками черной
крови в волосах.
     — Потихоньку!  — идя  следом  за  ними,  говорил  Кших  Домашевич.  —
Потихоньку через порог. Поддержите кто-нибудь голову. Потихоньку!..
     — А чем держать, коли руки заняты? — ответили идущие впереди.
     В эту минуту к ним подошла панна Александра;  бледная,  как и Кмициц,
обеими руками подхватила она мертвую голову.
     — Это паненка! — сказал Кших Домашевич.
     — Это я... осторожней! — ответила она тихим голосом.
     Володыёвский смотрел и еще сильнее топорщил усики.
     Тем  временем  Кмицица  положили  на  постель.  Кших  Домашевич  стал
обмывать ему  голову водой,  затем положил на  рану заранее приготовленный
пластырь и сказал:
     — Теперь ему надо только спокойно полежать...  Эх,  и железная у него
голова,  коли от такого удара не раскололась надвое.  Может, он и выживет,
потому молод.  Но крепко ему досталось!  — Затем он обратился к Оленьке: —
Дай, паненка, я тебе ручки вымою! Вот тут вода. Милосердное у тебя сердце,
коли ради такого человека не побоялась ты ручки в крови замарать.
     С этими словами он стал вытирать ей полотенцем руки,  а она на глазах
менялась в лице. Володыёвский снова подбежал к ней.
     — Нечего тебе,  панна,  тут  делать!  Оказала христианское милосердие
врагу... а теперь возвращайся домой.
     С  этими словами он  подал ей  руку;  однако она даже не взглянула на
него.
     — Пан Кшиштоф,  —  обратилась она к  Кшиху Домашевичу,  —  уведи меня
отсюда!
     Они вышли вдвоем;  Володыёвский пос