Терка на  этот  раз  не  оттолкнула лютни,  ее  растрогала песня пана
Володыёвского,  хоть на самом-то деле в  этой песне было больше лукавства,
чем правды;  девушка тотчас ударила по  струнам и,  сложив губы сердечком,
запела:

                      Ты бузину не рви в лесу,
                      Не верь ты хлопцу, злому псу!

                      «Люблю!» — тебе он знай поет,
                      А ты не слушай, все он врет!

     Пана Володыёвского эта песня так распотешила,  что он от веселья даже
за бока ухватился.
     — Неужто все хлопцы изменники? Ну, а как же военные?
     Терка еще больше поджала губы и с удвоенной силой пропела:

                      Еще хуже псы, еще хуже псы!

     — Да не обращай ты,  пан Михал,  на нее внимания, она всегда такая, —
сказала Марыся.
     — Как же  мне не обращать внимания,  —  возразил пан Володыёвский,  —
если она  обо всем военном сословии такое сказала,  что я  со  стыда готов
сквозь землю провалиться.
     — Ведь вот какой ты,  пан Михал:  хочешь,  чтобы я тебе пела, а потом
сам надо мной подтруниваешь да подсмеиваешься, — надулась Терка.
     — Я про пение ничего не говорю,  я про жестокие слова о нас,  военных
людях, — возразил рыцарь. — Что до пения, так, признаюсь, я и в Варшаве не
слыхивал таких чудных трелей.  Надеть на тебя, панна Терка, штанишки, и ты
могла бы петь в  костеле Святого Яна.  Это кафедральный собор,  у короля с
королевой там свой клирос.
     — А  зачем  же  штанишки надевать?  —  спросила самая младшая,  Зоня,
которой любопытно было послушать про Варшаву и короля с королевой.
     — Да  ведь  там  девушки не поют в хоре,  только мужчины да мальчики:
одни такими толстыми голосами,  что никакой тур так не зарычит,  а  другие
так тоненько, что и на скрипке тоньше нельзя. Я их много раз слыхал, когда
мы с нашим великим и незабвенным воеводой русским(*) приезжали  на  выборы
нынешнего нашего всемилостивейшего короля.  Истинное это чудо,  прямо душа
возносится к небу!  Множество там музыкантов:  и Форстер, который знаменит
своими тонкими трелями,  и Капула,  и Джан Батиста, и Элерт, который лучше
всех играет на лютне,  и Марек,  и Мильчевский, который сам сочиняет очень
хорошие песни. Как грянут все они разом в соборе, так будто хоры серафимов
наяву услышишь.
     — Правда, истинный бог, правда! — сложив руки, сказала Марыся.
     — Короля ты часто видал, пан Михал? — спросила Зоня.
     — Так  с  ним  беседовал,  как  сейчас вот с  тобою.  После битвы под
Берестечком он меня обнял.  Храбрый он король и такой милостивый, что один
только раз увидишь его и тут же непременно полюбишь.
     — Мы  и  не  видевши любим его!  А  неужто он всегда корону на голове
носит?
     — Да зачем же ему каждый день в  короне ходить!  Голова-то у  него не
железная!  Корона лежит себе в соборе, отчего и почету ей больше, а король
носит черную шляпу,  осыпанную брильянтами,  от которых блеск идет на весь
замок...
     — Толкуют, будто королевский замок еще пышней, чем в Кейданах?
     — В Кейданах? Да кейданский замок против королевского гроша не стоит!
Высокий это дом,  весь из камня выложен, дерева там и не увидишь. Кругом в
два ряда покои идут, один другого краше. В покоях всякие сражения и победы
на стенах расписаны. Тут и Сигизмунда Третьего дела, и Владислава; глядишь
на  них и  не  наглядишься,  все там как живое,  чудно даже,  что никто не
шевелится,  что бьются люди,  а не кричат.  Но уж такого никто написать не
сумеет,  даже самый лучший живописец.  Некоторые комнаты сплошь из золота;
стулья и лавки виссоном или парчой обиты, столы из мрамора да алебастра, а
уж сундуков,  шкатулок, часов, которые день и ночь время показывают, так и
на  воловьей коже всего не  перепишешь.  А  по  покоям король с  королевой
гуляют,  на  богатство свое любуются,  а  вечером у  них  театры для пущей
потехи...
     — Что же это за театры такие?
     — Как бы это вам объяснить... Это такое место, где комедийное действо
показывают да искусные итальянские пляски. Большой такой покой, прямо тебе
как костел,  и  весь он в  красивых столпах.  По одну сторону смотрельщики
сидят,  что  на  диво  хотят поглядеть,  а  по  другую стоят комедиантские
снасти.  Одни поднимаются и опускаются, другие вертятся на гайках в разные
стороны; то темноту и тучи показывают, то приятную ясность; наверху небо с
солнцем или со звездами, а внизу, случается, и страшное пекло увидишь...
     — Иисусе Христе! — вскричали девушки.
     — ...с чертями.  Иной раз море без конца и края,  а на нем корабли да
сирены. Одни лицедеи с неба спускаются, другие из-под земли выходят.
     — Вот уж пекло я бы не хотела