будто буквы J.  C.  R., выбитые на монетах, означают не
только Joannes Casimirus Rex*,  но и Initium Calamitatis Regni**.  Если  в
землях,  еще не охваченных войной,  было так тревожно и неспокойно,  легко
догадаться, что творилось в тех местах, которые уже попирала огненная пята
войны.  Вся  Речь Посполитая,  объятая смутой,  металась,  как умирающий в
горячечном бреду.  Предсказывали новые войны и с внешними и с  внутренними
врагами.  Поводов для этого было достаточно.  В разгоревшейся междоусобице
разные владетельные дома Речи Посполитой смотрели друг  на  друга  как  на
вражеские  державы,  а  вслед  за  ними на враждебные станы делились целые
земли и поветы.  Так обстояло дело в  Литве,  где  жестокая  вражда  между
великим гетманом Янушем Радзивиллом и польным гетманом Госевским,  который
был и подскарбием Великого княжества Литовского,  привела  чуть  ли  не  к
открытой  войне.  На сторону подскарбия стали сильные Сапеги,  для которых
могущество дома Радзивиллов давно уже было  бельмом  в  глазу.  Сторонники
Госевского  предъявляли великому гетману тягчайшие обвинения и в том,  что
он,  стремясь только к личной славе,  погубил войско под Шкловом  и  отдал
край  на поток и разграбление,  и в том,  что он думает не столько о благе
Речи Посполитой,  сколько о  своем  праве  заседать  в  сеймах  Германской
империи(*), и в том, что он помышляет даже о независимой державе, и в том,
что преследует католиков(*)...
     _______________
          * Ян Казимир, государь (лат.).
          ** Начало гибели государства (лат.).

     Не  раз  уже  у  сторонников обоих гетманов дело доходило до  стычек,
которые  они  завязывали  будто  бы  без  ведома  своих  покровителей,   а
покровители тем временем слали жалобы друг на друга в  Варшаву;  их распри
находили  отголосок  и  на  сеймах,   а  на  местах  вели  к  произволу  и
безнаказанности,  потому  что  какой-нибудь  Кмициц  всегда  был  уверен в
покровительстве того владетеля, на чью сторону он становился.
     Тем   временем  враг   свободно  продвигался  вперед,   лишь  кое-где
задерживаясь у стен замков и больше нигде не встречая отпора.
     В таких  обстоятельствах  всем  лауданцам  надо  было  быть  начеку и
держать порох сухим,  тем более что поблизости от Лауды не было  гетманов;
оба они находились в непосредственной близости от вражеских войск и,  хоть
немного могли сделать,  все же беспокоили их,  высылая конные  разъезды  и
задерживая  доступ в еще не захваченные воеводства.  Снискивая себе славу,
Павел Сапега давал отпор врагу независимо  от  гетманов.  Януш  Радзивилл,
прославленный воитель,  одно имя которого до поражения под Шкловом внушало
страх врагам,  добился даже значительных успехов.  Госевский то сражался с
врагом, то вступал с ним в переговоры, сдерживая таким образом его натиск.
Зная,  что с наступлением  весны  война  разгорится  с  новой  силой,  оба
военачальника  стягивали  войска  с  зимних квартир,  собирали людей,  где
только могли. Однако войск было мало, казна пуста, а созвать в захваченных
воеводствах   шляхетское   ополчение   было   невозможно,  так  как  этому
препятствовал враг.  «Перед шкловским делом надо было об этом подумать,  —
говорили сторонники Госевского,  — теперь слишком поздно». И в самом деле,
было слишком поздно.  Коронные войска не могли прийти на помощь,  они были
на  Украине  и  вели  тяжелые  бои  против  Хмельницкого,   Шереметева   и
Бутурлина(*).
     Только вести с Украины о героических сражениях, о захваченных городах
и небывалых походах воодушевляли людей,  совсем павших духом, поднимали их
на  оборону.  Громкой славой были овеяны имена коронных гетманов,  рядом с
ними людская молва все чаще повторяла имя пана Стефана  Чарнецкого(*);  но
слава не могла заменить ни войско,  ни подмогу, а потому гетманы литовские
медленно отступали, не прекращая в пути распрей между собою.
     Наконец Радзивилл пришел в Жмудь.  С ним в Лауданскую землю вернулось
на  время  спокойствие.  Только  кальвинисты,  осмелев от  близости своего
вождя,  поднимали головы в  городах,  нанося обиды католикам и  нападая на
костелы;  зато атаманы всяких ватаг и  шаек,  набранных бог весть из кого,
укрылись теперь в леса,  распустили своих разбойников,  которые,  действуя
якобы под  знаменами Радзивилла,  Госевского или Сапег,  разоряли край,  и
мирные люди вздохнули с облегчением.
     От  отчаяния к  надежде один шаг,  вот и  на  берегах Лауды все вдруг
повеселели.  Панна Александра спокойно жила в Водоктах.  Пан Володыёвский,
который  все  еще  гостил  в   Пацунелях  и  к  этому  времени  начал  уже
поправляться,  распространял слух,  что  весной  придет король с  наемными
хоругвями и  война  примет тогда совсем иной  оборот.  Шляхта ободрилась и
стала выходить с  плугами на  поля.  Снег стаял,  и  на березах показались
первые  почки.  Широко  разлилась  Лауда.  Прояснившееся небо  синело  над
окрестностями. Люди воспрянули духом.
     Но  вскоре  произошло  событие,  которое  снова  нарушило  лауданскую
тишину,  заставило оторвать руки  от  лемехов и  не  дало саблям покрыться
пламенем ржавчины.


                                ГЛАВА VII

     Пан Володыёвский,  славный и  искушенный воитель,  хоть и молодой еще
человек,  гостил,  как уже было сказано,  в  Пацунелях у  Пакоша Гаштовта,
местного  патриарха,  который  слыл  самым  богатым  шляхтичем среди  всей
мелкопоместной лауданской братии.  Трех дочерей он выдал замуж за Бутрымов
и приданого отвалил им по сотне талеров каждой чистым серебром,  не считая
всякого добра и  такой богатой одежи,  какой не сыщешь и  у иной родовитой
шляхтянки.  Остальные три дочери были еще девушки,  они-то и  ухаживали за
паном Володыёвским,  у которого рука то совсем поправлялась, то к ненастью
снова мертвела.  Эта