ещения, но не живой кровью, а водою 
спасения".
     Так жаловались жмудины, и, когда жалобы их дошли до мазовецкого двора, 
несколько рыцарей и придворных тотчас решили отправиться им на подмогу, 
уверенные, что и позволения просить у князя Януша нет надобности, хотя бы 
потому, что княгиня была родной сестрой Витовта. Все распалились гневом, когда 
от Брониша и бояр стало известно, что многие благородные жмудские юноши, взятые 
в Пруссию заложниками, не вынесли позора и жестоких мук, которым подвергали их 
крестоносцы, и покончили с собой.
     Глава радовался этому порыву мазовецкого рыцарства. Чем больше людей, 
думал он, отправится из Польши к князю Витовту, тем сильнее разгорится пламя 
войны с крестоносцами и тем вернее можно будет выказать свою храбрость. 
Радовался чех и тому, что увидит Збышка, к которому успел привязаться, и 
старого рыцаря Мацька, у которого, как он думал, стоило поучиться ратному делу, 
да и тому, что посмотрит новые дикие края, неведомые города, рыцарей и войско, 
каких он еще не видывал, и самого князя Витовта, чья слава в то время гремела 
по свету.
     Поэтому он решил лететь во весь опор, останавливаясь только для того, 
чтобы дать отдохнуть коням. Бояре, которые прибыли с Бронишем из Цясноты, и 
другие литвины, находившиеся при дворе княгини, знали все дороги и переходы, 
они-то и должны были провожать его и мазовецких рыцарей от селения к селению, 
от городка к городку через дремучие, необъятные леса, которыми была покрыта 
большая часть Мазовии, Литвы и Жмуди.

XVI

     В какой-нибудь миле от Ковно, уничтоженного самим Витовтом, стояли в лесах 
главные силы Скирвойла. В случае необходимости Скирвойло перебрасывал их с 
молниеносной быстротой с места на место, налетая то на прусские владения, то на 
замки и городки, оставшиеся еще в руках крестоносцев, и раздувая во всем крае 
пожар войны. Там-то верный оруженосец и нашел Збышка с Мацьком, который приехал 
только за два дня до этого. Поздоровался чех со Збышком и ночь напролет проспал 
как убитый; только на другой день вечером пошел он поздороваться со старым 
рыцарем.
     Мацько, усталый и злой, разгневался и стал спрашивать, почему это он 
ослушался его и не остался в Спыхове. Смягчился старик только после того, как 
чех, улучив удобную минуту, когда Збышка не было в шатре, объяснил ему, какой 
приказ получил он от Ягенки.
     Глава прибавил, что приехал не только по приказу Ягенки и что не одна 
только жажда битвы привлекла его сюда: случись что-нибудь, он хотел немедленно 
послать в Спыхов гонца с вестями. "Панночка, - говорил он, - с ее ангельской 
душой, молится за дочку Юранда, хоть и не сулит ей это добра. Но всему должен 
быть конец. Коли нет уже Дануськи в живых, царство ей небесное, непорочна она 
была, как агнец; но коли отыщется она, нужно немедля предупредить панночку, 
чтобы она, не дожидаясь, пока прибудет Дануська, поскорее уезжала из Спыхова, а 
то отъезд ее будет похож на позорное изгнание".
     Мацько слушал чеха неохотно, время от времени повторяя, что не его ума это 
дело. Но Глава решил говорить напрямик и нимало этим не смутился.
     - Лучше было панне оставаться в Згожелицах, - сказал он в заключение, - 
незачем было ей уезжать. Мы все уверяли бедняжку, что дочки Юранда нет в живых, 
а может выйти совсем по-другому.
     - А не ты ли ей говорил, что Дануськи нет в живых? - сердито спросил 
Мацько. - Надо было держать язык за зубами. А я взял ее потому, что она боялась 
Чтана и Вилька.
     - Это был только предлог, - ответил оруженосец. - Она спокойно могла 
оставаться в Згожелицах, ведь Вильк и Чтан препоны чинят друг дружке. А вы, пан,
 боялись, как бы в случае смерти Дануськи и панночка не ускользнула от пана 
Збышка, потому и взяли ее с собой.
     - Что это ты так занесся! Разве ты не слуга уже, а опоясанный рыцарь?
     - Слуга я, но только панны, потому и забочусь о том, чтобы позор не пал на 
нее.
     Мацько нахмурился и задумался, он был недоволен собой. Не раз уже упрекал 
он себя за то, что взял Ягенку из Згожелиц: старик понимал, что, подсовывая 
Ягенку Збышку, он умаляет ее достоинство, а если Дануся найдется, так может 
получиться и того хуже. Чувствовал он и то, что дерзкий чех прав: хоть и взял 
он с собой Ягенку, чтобы отвезти ее к аббату, но, узнав о его смерти, мог 
оставить девушку в Плоцке, а вот же не сделал этого, потащил ее в Спыхов только 
для того, чтобы она была поближе к Збышку.
     - Это мне и в голову не пришло, - сказал он, пытаясь обмануть и себя, и 
чеха, - она сама навязалась.
     - Ах, вот как! Навязалась! Да мы же сами уверили ее, что дочки Юранда нет 
в живых и что братьям спокойнее будет без нее, - вот она и поехала.
     - Это ты ее уверил! - вскричал Мацько.
     - Да, и я в этом повинен. Но теперь все станет ясно. Надо что-то делать, 
иначе лучше смерть.
     - Что же ты поделаешь с таким войском и на такой войне?.. - нетерпеливо 
сказал Мацько. - Может, оно и станет получше, да только в июле, немцы, они ведь 
воюют зимой и в сухое лето, а теперь одна слава, что война. Князь Витовт, 
толкуют, в Краков поехал на переговоры с королем, хочет заручиться его 
согласием и помощью.
     - Но ведь есть же поблизости замки крестоносцев. Взять хоть два замка, так,
 может, дочку Юранда удастся найти, а нет, так дознаться про ее смерть.
     - А может, ни то, ни другое.
     - Зигфрид-то сюда ее увез. Об этом нам и в Щитно говорили, и всюду, да и 
сами мы так думали.
     - А видал ты это войско? Выйди-ка из шатра да погляди. У иных одни только 
палки, у иных медные прадедовские мечи.
     - Да, но я слыхал, что жмудины добрые вояки.
     - Не голыми же руками брать замки, да еще крестоносцев.
     Дальнейший разговор был прерван появлением Збышка и Скирвойла, полководца 
жмудинов. Это был человек невысокого роста, но плечистый и крепкий. Грудь у 
него была колесом, так что казалось, что спереди у него горб, а руки доходили 
чуть не до колен. Он похож был на Зындра