рый Толима, а за ним стража городка, управитель, самые 
почтенные спыховские старики, лесничие и рыбаки. Весть о возвращении господина 
распространилась уже по всему Спыхову. Люди обнимали колени Юранда, целовали 
ему руки и горько плакали, глядя на калеку и старца, ничем не напоминавшего 
прежнего могучего Юранда, грозу крестоносцев и победителя во всех битвах. 
Соратники его по походам побледнели от гнева, и жестокими стали их лица. 
Собираясь кучками и подталкивая друг дружку локтями, они стали о чем-то 
шептаться; наконец из толпы выступил вперед один страж, он же спыховский кузнец,
 Сухаж, и, подойдя к Юранду, упал ему в ноги, и сказал:
     - Как привезли вас сюда, милостивый пан, мы тотчас хотели двинуться в 
Щитно, да рыцарь, который привез вас, не позволил нам. Но теперь позвольте нам 
пойти на Щитно, потому что не можем мы не отомстить за такую обиду.
     Пусть будет так, как прежде бывало. Не бесчестили они нас безнаказанно и 
не будут бесчестить... Ходили мы с вами на них, пойдем и теперь с Толимой, а то 
и без него. Должны мы взять Щитно и пролить их собачью кровь, да поможет нам 
бог!
     - Да поможет нам бог! - повторили десятки голосов.
     - На Щитно!
     - Кровь за кровь!
     И пламя гнева охватило горячие мазурские сердца. Лица нахмурились, глаза 
засверкали, послышался скрежет зубов. Но вскоре стихли голоса и скрежет, и все 
взоры устремились на Юранда.
     Щеки его сперва разгорелись, словно в рыцаре проснулись былая ярость и 
былой боевой пыл. Он поднялся и снова стал водить рукой по стене. Людям 
показалось, что это он ищет меч: но пальцы его наткнулись на крест, который 
ксендз Калеб повесил на прежнее место.
     Юранд снова снял крест со стены, лицо его побледнело, и, обратившись к 
людям, он протянул вперед распятие, подняв к небу пустые глазницы.
     Наступило молчание. На улице вечерело. В открытые окна долетал гомон птиц, 
которые устраивались на ночь под навесами крыш и на липах, росших во дворе. 
Последние багряные лучи солнца, проникая в комнату, падали на высоко поднятый 
крест и седые волосы Юранда.
     Кузнец Сухаж посмотрел на Юранда, оглянулся на товарищей, повел глазами и, 
перекрестившись, вышел на цыпочках вон. За ним так же тихо вышли все остальные 
и, столпившись во дворе, снова стали шептаться:
     - Ну, так как же?
     - Не пойдем, что ли?
     - Не позволил!
     - Месть оставил богу. Видно, и душа его изменилась.
     Так оно на самом деле и было.
     В комнате Юранда остались только ксендз Калеб, старик Толима и Ягенка с 
Анулькой, которые, увидев во дворе толпу вооруженных людей, пришли поглядеть, в 
чем дело.
     Ягенка, которая была смелее и решительнее Анули, подошла к Юранду.
     - Да поможет вам бог, рыцарь Юранд! - сказала она. - Это мы, помните, мы 
привезли вас из Пруссии.
     При звуке ее молодого голоса лицо Юранда посветлело. Видно, яснее 
вспомнилось ему теперь все, что произошло на щитненской дороге, он стал 
благодарить девушку, кивая головой и прижимая к сердцу руку. Ягенка начала 
рассказывать Юранду, как они его встретили, как узнал его оруженосец Збышка, 
чех Глава, и как, наконец, они привезли его в Спыхов. Она рассказала ему и о 
том, что носит с товарищем меч, шлем и щит за рыцарем Мацьком из Богданца, 
дядей Збышка, и о том, что Мацько выехал из Богданца на поиски племянника и 
отправился теперь в Щитно, откуда через три-четыре дня он должен вернуться в 
Спыхов.
     Правда, при упоминании о Щитно Юранд уже не взволновался так, как в первый 
раз на дороге, все же на лице его изобразилось сильное беспокойство. Но Ягенка 
уверила его, что рыцарь Мацько столь же хитер, сколь и отважен, и никому не 
попадется на удочку, а кроме того, у него письма от Лихтенштейна, с которыми он 
может безопасно разъезжать повсюду.
     Эти слова успокоили Юранда; было видно, что он хочет расспросить и о 
многом другом и страдает оттого, что не может этого сделать. Догадливая девушка 
сразу это заметила.
     - Вот будем мы с вами почаще беседовать, - сказала она Юранду, - так обо 
всем поговорим.
     Юранд в ответ опять улыбнулся, положил девушке на голову руку и долго 
держал так, как бы благословляя ее. Он и впрямь многим был ей обязан, да и 
видно было, что пришлись ему по сердцу и ее молодость, и ее речи, так живо 
напомнившие ему щебетанье пташки.
     С той поры, когда он не молился, - а молился он по целым дням, - или не 
был погружен в сон, он всегда искал ее подле себя, а когда ее не было, тосковал 
по ее голосу и всячески давал понять ксендзу Калебу и Толиме, как хочется ему, 
чтобы при нем был этот чудный оруженосец.
     Она приходила к нему, жалея старика всем своим добрым сердцем, и коротала 
время с ним, поджидая Мацька, который почему-то задерживался в Щитно.
     Он должен был вернуться дня через три, меж тем миновал уже и четвертый, и 
пятый день. Лишь к вечеру шестого дня, когда обеспокоенная девушка собралась 
уже просить Толиму послать людей на разведку, со сторожевого дуба дали знать, 
что к Спыхову подъезжают какие-то всадники.
     Спустя немного времени на подъемном мосту и впрямь зацокали копыта, и во 
двор въехал оруженосец Глава с одним из слуг