- Да еще как! С косточками!
     Он бросил на Анулю такой взгляд, что она зарумянилась, потом оба они 
смолкли, только сердца у них бились - у него от страсти, у нее же от сладкого, 
пьянящего страха.
     Но вначале страсть подавляла у чеха нежное чувство, и он правду говорил 
Анульке, что глядит на нее, как волк на ягненка. Только в тот вечер, когда он 
увидел ее мокрые от слез щечки и ресницы, сердце его растаяло. Она показалась 
ему доброй, родной и близкой; он и сам по натуре был парень хороший, настоящий 
рыцарь, поэтому не только не возомнил о себе, увидев эти сладостные слезы, но 
стал робким и более внимательным к ней. В разговоре он не был уже развязен, и 
хотя за ужином иногда еще посмеивался над робостью девушки, но уже иначе, и 
притом служил ей так, как оруженосец рыцаря должен служить шляхтянке. Хотя 
старый Мацько думал главным образом о завтрашней переправе и о дальнейшем 
путешествии, однако он это заметил и похвалил Главу за хороший обычай, которому 
он, как говорил старик, научился, наверно, у Збышка при мазовецком дворе.
     Тут он обернулся к Ягенке и прибавил:
     - Эх, Збышко!.. Он и у короля нашелся бы!
     После ужина, когда все стали расходиться, Глава поцеловал руку Ягенке, а 
потом поднес к губам и руку Анульки.
     - Вы за меня не бойтесь, - сказал он девушке, - да и при мне ничего не 
бойтесь, я вас никому не дам в обиду.
     Мужчины после ужина легли спать в горнице, а Ягенка с Анулькой в боковуше 
вдвоем на широкой и мягкой постели. Девушкам что-то не спалось, особенно Ануля 
все ворочалась на своей холщовой простыне. Через некоторое время Ягенка 
придвинулась к ней и шепнула:
     - Ануля?
     - Что тебе?
     - Что-то... сдается мне, что тебе очень по сердцу чех... Правда ведь?
     Ответа не последовало, тогда Ягенка снова зашептала:
     - Я ведь понимаю... Ты скажи мне...
     Анулька не ответила и на этот раз, только прижалась губами к щеке Ягенки и 
осыпала свою госпожу поцелуями.
     У бедной Ягенки девичья грудь стала вздыматься от вздохов.
     - Ах, понимаю я тебя, понимаю! - шепнула она так тихо, что Ануля с трудом 
уловила ее слова.

XI

     День после мглистой, теплой ночи встал ветреный, на дворе то прояснялось, 
то снова хмурилось, когда по небу, гонимые ветром, проносились стаи туч. Мацько 
велел выступать с рассветом. Смолокур, который взялся довести путников до Буд, 
уверял, что лошади пройдут всюду, но повозки кое-где придется разбирать и 
переносить по частям, да и лубяные короба с одеждой и припасом тоже придется 
перетаскивать на руках. Это было хлопотное и нелегкое дело; но закаленные, 
привычные к труду люди, чем сидеть сложа руки в пустой корчме, предпочли бы 
самую тяжелую работу и поэтому охотно двинулись в путь. Перестал бояться даже 
ободренный смолокуром трусливый Вит.
     Сразу же за корчмой путники углубились в высокоствольный чистый лес, где, 
умело правя лошадьми, можно было подвигаться вперед, даже не разбирая телег. 
Ветер то затихал, то налетал порывами с неслыханной силой, точно хлопая 
огромными крыльями по ветвям стройных сосен, пригибая к земле, ломая и 
выворачивая их и крутя вершины, словно крылья ветряной мельницы; лес гнулся под 
неистовым дыханием бури и даже в минуту затишья не переставал шуметь, словно 
негодуя на такой налет ветра и такое насилие.
     Тучи по временам совсем заслоняли дневной свет; сек дождь вперемешку со 
снежной крупой, и становилось так темно, словно надвигались вечерние сумерки. 
Тогда Вит снова терял присутствие духа и кричал, что "нечистая сила осердилась 
и не дает им идти"; но его никто не слушал; даже пугливая Ануля не принимала 
близко к сердцу его слов: ведь чех был так близко, что она могла коснуться 
стременем его стремени, и так смело глядел вперед, будто хотел вызвать на 
единоборство самого дьявола.
     За высокоствольным бором начиналась лесная дрема, а там глухая чаща, где 
совсем нельзя было проехать. Пришлось разобрать повозки, что было сделано с 
большой ловкостью и быстротой. Крепыши слуги перенесли на плечах колеса, дышла 
и передки, а затем перетаскали узлы и припасы. Такого бездорожья оказалось 
всего каких-нибудь четверть версты, и все же путники добрались до Буд только к 
вечеру. Смолокуры радушно приняли их и заверили, что по Чертову логу, вернее - 
вдоль него, можно добраться до города. Эти люди, привыкшие к лесу, редко видали 
хлеб и муку, но не страдали от голода. У них было вдосталь копченого мяса и 
особенно много копченых пескарей, все болота кругом кишели пескарями. Смолокуры 
щедро угощали ими прибывших, а сами жадно тянулись за лепешками. Среди них были 
женщины и дети, черные от смолистого дыма; был также один старый крестьянин, 
который прожил уже более ста лет и помнил еще ленчицкую резню 1331 года, когда 
крестоносцы до основания разрушили город. Мацько, чех и обе девушки слыхали уже 
подобный рассказ от приора в Серадзе, и все же они с любопытством слушали 
стар