являлся, и все 
стали тревожиться. Напрасно после полудня слуги все прислушивались, не 
раздадутся ли в лесу его шаги. Вит только рукой махал: "Не воротится, а коли и 
воротится, так на наше же горе, потому бог один знает, не с волчьей ли мордой, 
оборотит его нечистая сила в вурдалака!" Все пугались, слушая его речи, Мацьку 
и то было не по себе, а Ягенка все повертывалась к лесу и осеняла его крестом. 
Анулька тщетно искала передник на своих обтянутых штанишками коленках, нечего 
было ей прижать к глазам, прижимала она пальцы, и они тотчас становились у нее 
мокрыми от слез, которые катились одна за другой по щекам.
     Однако в час вечерней дойки, когда солнце клонилось к закату, чех вернулся,
 да не один, а с каким-то человеком, которого он гнал впереди на веревке. Все 
выбежали навстречу ему с радостными криками, но смолкли при виде этого человека,
 черного, низенького, косолапого и заросшего, одетого в волчьи шкуры.
     - Во имя отца и сына, что это за чудище ты приволок? - воскликнул, 
опомнившись, Мацько.
     - Мне-то что! - ответил оруженосец. - Говорит, что человек он и смолокур, 
а правда ли, не знаю.
     - Ох, не человек он, не человек! - крикнул Вит.
     Но Мацько велел ему замолчать, пристально поглядел на пленника и вдруг 
сказал:
     - Ну-ка, перекрестись! Сейчас же перекрестись!..
     - Слава Иисусу Христу! - воскликнул пленник и, скоренько перекрестившись, 
вздохнул с облегчением, доверчиво на всех поглядел и повторил:
     - Слава Иисусу Христу! Я ведь тоже не знал, то ли в христианские руки 
попал, то ли к самому дьяволу. О господи!..
     - Не бойся. Ты среди христиан, которые усердно молятся богу в костеле. Кто 
ты такой?
     - Смолокур, милостивый пан, будник. Семеро нас в будах с бабами и детьми.
     - Далеко ли отсюда?
     - Да с полверсты.
     - А как же вы в город ходите?
     - У нас своя дорога, за Чертовым логом.
     - За чертовым? Ну-ка, перекрестись еще раз.
     - Во имя отца, и сына, и святого духа, аминь!
     - Ну ладно, а телега по этой дороге проедет?
     - Теперь везде грязь, но там не так, как на большой дороге, потому в логу 
ветер дует и сушит болото. Вот только до Буд плохо, но кто знает лес, тот 
потихоньку и до Буд доведет.
     - За скоец проведешь? Ну, не за один, так за два!
     Смолокур охотно согласился, только выпросил еще полкаравая хлеба - они в 
лесу хоть и не умирали с голоду, но хлеба уж давно не видали.
     Порешили выехать на другой день рано поутру, так как под вечер в лесу было 
"нечисто". Смолокур говорил, что Борута порой очень в бору "бесится"; но людей 
простых не обижает и, оберегая от другой нежити свое ленчицкое княжество, 
гоняет ее по бору. С ним только ночью нехорошо встретиться, особенно если 
человек под хмельком, а днем, да трезвому, его нечего бояться.
     - А все-таки ты боялся? - спросил Мацько.
     - Да ведь этот рыцарь схватил меня так неожиданно и крепко, что я думал, 
он не человек.
     Тут Ягенка стала смеяться над тем, что все они приняли за "нечистого" 
смолокура, а он почел "нечистыми" их. Смеялась с нею и Ануля, да так, что 
Мацько сказал ей:
     - У тебя еще слезы по Главе не обсохли, а ты уже зубы скалишь.
     Чех поглядел на ее розовое личико, увидел ее мокрые ресницы и спросил:
     - Это вы обо мне плакали?
     - Нет, - ответила девушка, - я только боялась.
     - Ведь вы шляхтянка, а шляхтянке стыдно бояться. Ваша пани не такая 
трусиха. Что худого могло с вами случиться, днем, среди людей?
     - Со мной ничего, а вот с вами.
     - Ведь вы говорите, что плакали не обо мне?
     - Не об вас.
     - О чем же вы плакали?
     - Я от страха плакала.
     - А теперь вы не боитесь?
     - Нет.
     - Отчего же?
     - Ведь вы вернулись.
     Чех посмотрел на нее с благодарностью и сказал улыбаясь:
     - Так мы с вами до утра можем говорить. Уж больно вы хитры.
     Но ее можно было обвинить в чем угодно, только не в хитрости, и Глава, 
парень лукавый, отлично это понимал. Он понимал и то, что девушка с каждым днем 
все больше льнет к нему. Сам он любил Ягенку, но так, как подданный любит 
королевну, смиренно и почтительно, однако без всякой надежды. А тем временем в 
дороге он все больше сближался с Анулькой.
     Старый Мацько ехал обычно впереди с Ягенкой, а за ними чех с Анулей;
     Глава был парень могучий, как тур, кровь в нем играла, и когда по дороге 
он поглядывал на ясные глазки Анули, на светлые прядки волос, выбивавшиеся у 
девушки из-под сетки, на всю ее стройную, ладную фигурку, и особенно на чудные, 
точеные ноги, которые охватывали бока вороного, его в дрожь кидало. Все чаще 
заглядывался он на все эти совершенства, невольно думая, что, если бы дьявол 
оборотился таким мальчишкой, то легко довел бы его до искушения. К тому же это 
был мальчишечка сладкий как мед, послушный такой, что только в глаза заглядывал,
 угадывая его желания, и веселый, как воробей на крыше. Иногда чеху приходили 
странные мысли в голову, и однажды, когда они с Анулей немного отстали и 
поравнялись с вьючными лошадьми, он вдруг повернулся к девушке и сказал:
     - Еду я, знаете, подле вас, как волк подле ягненка.
     А у нее только белые зубки сверкнули в милой улыбке.
     - Вам хочется меня съесть? - спросила она.