рый взгляд и сказал:
     - Да не о людях ты говоришь, а об Ягенке из Згожелиц.
     Чех на мгновение вспыхнул и ответил, бледнея:
     - О ней, милостивый пан.
     - А почем ты знаешь, может, она уже вышла за Чтана из Рогова или за Вилька 
из Бжозовой?
     - Ни за кого она там не вышла, - решительно возразил оруженосец.
     - Аббат мог ей приказать.
     - Не она аббата слушается, а он ее.
     - Так чего же ты хочешь? Говори ей правду, как и всем.
     Чех поклонился и вышел рассерженный.
     "Дай-то бог, - говорил он про себя, думая о Збышке, - чтоб она тебя забыла,
 дай-то бог, чтоб получше нашла. А коли не забыла, то скажу я ей, что женился 
ты, да нет у тебя жены, и что, даст бог, овдовеешь раньше, чем ступишь с женой 
на порог опочивальни".
     Очень привязан был оруженосец к Збышку, очень жалел он Данусю, но никого 
так не любил, как Ягенку, и с той поры как узнал перед поединком в Цеханове, 
что Збышко женился, сердце его жгли обида и боль.
     - Даст бог, овдовеешь! - повторил он еще раз.
     Но вскоре в голову ему пришли, видно, иные, более сладкие мысли, потому 
что, идя к лошадям, он говорил:
     - Слава богу, хоть к ногам ее упаду.
     А Збышко меж тем рвался в путь, словно снедаемый лихорадкой; ничем другим 
он не мог заняться и терзался, думая без конца про Данусю и Юранда.
     Однако надо было хоть на одну ночь остаться в Спыхове, чтобы дать 
отдохнуть господину де Лоршу и приготовиться в такой дальний путь. Да и сам 
Збышко был безмерно утомлен и от поединка, и от целодневного ожидания на 
ристалище, и от дороги, и от бессонницы, и от огорчений. Когда спустилась 
глухая ночь, он бросился на жесткое ложе Юранда в надежде, что сон хоть 
ненадолго смежит ему глаза. Но не успел он уснуть, как к нему постучался 
Сандерус.
     - Вы спасли меня, господин, от смерти, - сказал он с поклоном, - и так 
хорошо было мне с вами, как давно уж ни с кем не бывало. Бог дал вам сейчас 
большие владения, вы стали богаче, да и спыховская казна не пуста.
     Дайте мне мешочек денег, поеду я в Пруссию от замка к замку и, хоть не 
очень там для меня безопасно, может, вам и услужу.
     Збышко, который в первую минуту хотел вышвырнуть его вон из горницы, 
призадумался; через минуту он достал из стоявшей около постели дорожной сумы 
порядочный мешок денег, бросил Сандерусу и сказал:
     - На вот тебе и ступай! Коли шельма ты, так обманешь, коли честен, так 
услужишь.
     - Шельма я, господин, - ответил Сандерус, - и обману, да только не вас, а 
вам - услужу по чести.

VII

     Зигфрид де Леве собирался в Мальборк, когда почтовый служитель принес ему 
неожиданное письмо от Ротгера с вестями из Мазовии.
     Старый крестоносец был живо тронут этими вестями. Прежде всего из письма 
было видно, что Ротгер весьма искусно представил князю Янушу все происшествие с 
Юрандом и повел дело блестяще. Зигфрид улыбнулся, читая о том, как Ротгер 
потребовал, чтобы князь за обиды, нанесенные ордену, отдал во владение 
крестоносцам Спыхов. Зато в другой части письма содержались неожиданные и менее 
благоприятные вести. Ротгер сообщал, что для лучшего доказательства 
непричастности ордена к похищению дочери Юранда он бросил перчатку мазовецким 
рыцарям, вызывая каждого, кто усомнился бы в этом, на суд божий, то есть на 
единоборство в присутствии всего двора... "Ни один из них не поднял перчатки, - 
писал Ротгер, - ибо все знали, что за нас свидетельствует письмо самого Юранда, 
и все боялись правосудия божия; но появился вдруг юноша, которого мы видали в 
лесном доме, и принял мой вызов. Не удивляйтесь же, благочестивый и мудрый брат,
 что я вернусь на два-три дня позже, ибо я сам бросил им вызов и должен поэтому 
биться. Ради славы ордена совершил я это и надеюсь, что ни великий магистр, ни 
вы, благочестивый брат, коего я почитаю и люблю, как сын, не вмените мне это в 
вину. Противник мой - сущий младенец, а мне сражаться, как вы знаете, не внове, 
так что я во славу ордена легко пролью его кровь, особенно с помощью Иисуса 
Христа, которому, наверное, важнее те, кто носит крест его, нежели какой-то 
Юранд или обиды ничтожной девки из мазурского племени!"
     Зигфрида прежде всего удивила весть, что дочь Юранда замужем. При мысли о 
том, что в Спыхове может поселиться новый страшный и мстительный враг, даже 
старым комтуром овладела тревога. "Ясно, - говорил он про себя, - что он не 
перестанет мстить нам, особенно если отыщет жену и она ему скажет, что это мы 
похитили ее из лесного дома! Тогда сразу выйдет наружу, что мы вызвали сюда 
Юранда лишь затем, чтобы погубить его, и что никто из нас и не помышлял о том, 
чтобы вернуть ему дочь". Тут Зигфриду пришло на ум, что великий магистр по 
письмам князя может повелеть учинить ро