з-за тебя мне может грозить опасность.
     - Как так, ваша милость?
     Тогда Збышко рассказал ему обо всем, что слышал от Миколая из Длуголяса, о 
том, как комтуры не могли признаться, что убили де Фурси, и обвинили в этом его 
и будут поэтому искать отомстить ему.
     - А схватят они тебя, - заключил он свой рассказ, - так ведь не оставлю же 
я тебя в лапах у этих собак и сам тогда могу сложить голову.
     Помрачнел чех, услышав эти слова; он понимал, что господин его прав, 
однако еще пытался поставить на своем.
     - Да ведь и на свете уж нет тех, кто видал меня: одних, говорят, старый 
пан из Спыхова перебил, а Ротгера вы убили, ваша милость.
     - Тебя слуги видали, они тащились поодаль, да и старый крестоносец жив, 
сейчас он, наверно, в Мальборке, а коли нет его еще там, так приедет; даст бог, 
магистр его вызовет.
     На это чеху нечего было больше сказать, и они в молчании ехали до самого 
Спыхова. Там они застали всех готовыми к бою; старый Толима ждал, что либо 
крестоносцы учинят набег на городок, либо Збышко, вернувшись, поведет их на 
выручку старого господина. Повсюду на проходах через болота и в самом городке 
стояла стража. Крестьяне были вооружены, да им и не внове была война, и они 
весело ждали немцев, надеясь на богатую добычу. В замке Збышка и де Лорша 
принял ксендз Калеб и после ужина показал им пергамент с печатью Юранда, на 
котором ксендз собственноручно записал со слов рыцаря из Спыхова его последнюю 
волю.
     - Написал я его духовную, - сказал ксендз, - в ту ночь, когда уехал он в 
Щитно, - не надеялся он домой вернуться.
     - Почему же вы мне ничего не сказали?
     - Не мог я сказать, он мне на исповеди признался, что хочет сделать.
     Вечная ему память, упокой, господи, его душу...
     - Не молитесь вы за упокой души его, он еще жив. Я знаю это от крестоносца 
Ротгера, с которым я бился при дворе князя. Между нами был суд божий, и я убил 
его.
     - Так и подавно не воротится Юранд... Одна только надежда... на бога!..
     - Я еду с этим рыцарем, чтобы вырвать его из их рук.
     - Не знаешь ты, видно, рук крестоносцев; а уж я-то их знаю - пятнадцать 
лет прослужил я ксендзом в их краю, покуда Юранд не приютил меня в Спыхове. 
Один бог может спасти Юранда.
     - И может помочь нам.
     - Аминь!
     Затем ксендз развернул духовную и стал ее читать. Все свои земли и все 
достояние Юранд завещал Данусе и ее детям, а если она умрет без потомства, то 
ее мужу Збышку из Богданца. В конце духовной он поручал опеке князя исполнение 
своей последней воли: "Буде что не по закону, дабы князь своей властью 
рассудил". Эта приписка была сделана потому, что ксендз Калеб знал только 
каноническое право, а сам Юранд, вечно занятый войной, был знаком только с 
правом рыцарским. Прочитав духовную Збышку, ксендз прочел ее и начальникам 
спыховской стражи, которые тут же признали молодого рыцаря своим господином и 
дали присягу повиноваться ему.
     Начальники думали, что Збышко тотчас поведет их на выручку старого 
господина, ибо в груди их бились суровые сердца и они жаждали битвы, да и к 
Юранду были привязаны. Опечалились они, когда узнали, что им придется остаться 
дома и что один только молодой господин с горсточкой слуг отправится в Мальборк 
не затем, чтобы воевать, а затем, чтобы челом бить на комтуров. Разделял с ними 
печаль чех Гловач, хоть и рад он был, что так умножились богатства Збышка.
     - Эх, - сказал он, - кто бы порадовался, так это старый пан из Богданца! 
Уж он бы завел тут порядок! Что Богданец по сравнению с таким имением!
     А на Збышка напала вдруг такая тоска по дяде, какая часто нападала на него 
в трудную минуту жизни, и, повернувшись к оруженосцу, он сказал ему не 
раздумывая:
     - Чем сидеть тут попусту, поезжай-ка в Богданец, письмо отвезешь.
     - Уж коли нельзя мне ехать с вашей милостью, так лучше я туда поскачу, - 
обрадовался оруженосец.
     - Зови сюда ксендза Калеба, пусть напишет хорошенько обо всем, что тут 
было, а дяде письмо прочтет кшесненский ксендз, а нет, так аббат, коли он в 
Згожелицах.
     При этих словах он смял рукою свой молодой ус и прибавил, как бы про себя:
     - Да, аббат!..
     И тотчас представилась ему Ягенка, синеокая, темноволосая, пригожая, как 
лань, со слезами на глазах. Как-то не по себе ему стало, потер он рукою лоб, но 
про себя молвил:
     "Тосковать будешь ты, девушка, да не горше тебе будет, чем мне".
     Тем временем пришел ксендз Калеб и сел писать письмо. Збышко все подробно 
описал с той самой минуты, как приехал в лесной дом. Ничего он не утаил, зная, 
что старый Мацько во всем разберется и будет доволен. Не сравнять Богданец со 
Спыховом, богатым и обширным владением, а Збышко знал, что Мацько всегда был 
очень лаком до богатства.
     Когда после долгих трудов письмо было написано и скреплено печатью, Збышко 
снова призвал оруженосца и вручил ему письмо с такими словами:
     - А может, ты с дядей сюда воротишься, очень я был бы этому рад.
     Но лицо у чеха было озабоченное, он мялся, переступал с ноги на ногу и не 
уходил.
     - Ты что? - спросил наконец молодой рыцарь. - Хочешь еще что-то сказать? 
Так говори.
     - Я хочу, ваша милость... Я хочу еще спросить, что мне там людям 
рассказывать?
     - Каким людям?
     - Ну, не в Богданце, а по соседству, они ведь тоже захотят обо все узнать.
     Збышко, который решил уже ни с чем от него не таиться, бросил на чеха 
быс