но и сам помогает притеснять жмудинов.
 И у нас, да и в Литве осуждают Витовта за то, что это несчастное племя стало 
игралищем в его руках. Сказать по правде, не будь это Витовт, и я бы почел это 
позором. А так нет-нет, да и подумаю: "А может, он мудрее меня и знает, что 
делает?" Я от самого Скирвойла слыхал, что Витовт из Жмуди сделал язву, которая 
вечно гноится на теле ордена, чтобы никогда не вернулось к нему здоровье... 
Матери в Жмуди всегда будут рожать, а крови не жалко, лишь бы не лилась она 
напрасно.
     - Я одно только хочу знать - воротится ли Збышко.
     - На все воля божья, но дай бог, чтобы в добрый час ты молвила, девушка!
     Миновало еще несколько месяцев. Пришли вести, что мир и впрямь заключен; 
зазолотились отягченные колосьями хлеба, побурела уж гречиха на нивках, а о 
Збышке не было ни слуху ни духу.
     Вот и жатва началась; невмоготу стало Мацьку, и объявил он, что едет в 
Спыхов, - оттуда, мол, поближе к Литве, можно новости узнать и заодно поглядеть,
 как хозяйничает чех.
     Ягенка собралась было с ним, но старик не согласился взять ее, и целую 
неделю они из-за этого спорили. Однажды вечером в Згожелицах, когда у них снова 
разгорелся спор, во двор усадьбы ураганом влетел на коне мальчишка из Богданца: 
босой, без шапки на русой голове, охлябь, он подскакал к крылечку, где Мацько 
сидел в это время с Ягенкой, и крикнул:
     - Молодой пан воротился!
     Збышко и впрямь вернулся, но какой-то странный: не только исхудалый, 
обожженный ветром полей, осунувшийся, но и безучастный и молчаливый. Чех, 
который сопровождал со своей женой Збышка из Спыхова, говорил и за него, и за 
себя. Он рассказывал, что поход был, видно, удачен, потому что в Спыхове 
молодой рыцарь возложил на гроб Дануси и ее матери целый пук павлиньих и 
страусовых рыцарских султанов. Вернулся он с богатой добычей - с конями и 
доспехами, причем двум броням цены не было, хотя в битве они страшно были 
иссечены мечом и секирой. Мацько сгорал от любопытства, ему хотелось услышать 
все подробности из уст племянника, но тот только махал рукой и отделывался 
полусловами, а на третий день захворал и слег.
     Оказалось, что у него помят левый бок и сломаны два ребра, которые 
сместились и мешали ему ходить и дышать. Дал себя знать и старый случай с туром,
 а дорога из Спыхова домой вконец подорвала силы Збышка. Все это не было опасно 
- Збышко был молод и крепок, как дуб, но им овладела вдруг страшная усталость, 
словно только сейчас сказались вдруг сразу все перенесенные им невзгоды. Мацько 
сперва думал, что за два-три дня парень отлежится и встанет. Не помогли ни мази,
 ни окуривание травами, которые присоветовал местный овчар, ни отвары, которые 
присылали Ягенка и кшесненский ксендз; Збышко все слабел, все хирел и грустил.
     - Что с тобой? Может, тебе чего хочется? - допытывался у него старый 
рыцарь.
     - Ничего я не хочу, и ничего мне не надо, - отвечал Збышко.
     Так проходил день за днем. Ягенке пришло на ум, что, может, это у Збышка 
не простая хворь, а что-нибудь похуже, может, молодого рыцаря гнетет какая-то 
тайна, и она стала уговаривать Мацька попытаться еще раз выведать у Збышка, что 
бы это могло быть.
     Мацько согласился без колебаний, однако, подумав, сказал:
     - А может, он скорей тебе откроется. Что ты ему по душе, об этом и 
говорить нечего, но я и другое приметил: когда ты по горнице ходишь, он с тебя 
глаз не сводит.
     - Вы приметили? - спросила Ягенка.
     - Коли сказал, что не сводит, значит, не сводит. А когда тебя долго нет, 
он все на дверь поглядывает. Спроси-ка лучше ты.
     На том они и порешили. Но тут оказалось, что Ягенка не знает, как к Збышку 
приступиться, робеет. Пораздумав, она поняла, что ей надо говорить про Данусю, 
про любовь Збышка к покойной, а говорить про это ей было невмочь.
     - Вы похитрей меня, - сказала она Мацьку, - у вас и ума, и опыта побольше, 
вот и поговорите с ним, а я не могу.
     Волей-неволей пришлось Мацьку взяться за дело. Как-то утром, когда Збышко 
показался ему как будто пободрей, старик затеял с ним такой разговор:
     - Говорил мне Глава, что ты в Спыхове возложил на гробницы целый пук 
павлиньих чубов.
     Лежа на спине, Збышко глядел в потолок; не повертывая головы, он 
утвердительно кивнул.
     - Что ж, сподобил господь, ведь и на войне не на рыцаря, а на солдата 
легче наткнуться... Кнехтов можно перебить пропасть, а рыцаря еще надо поискать.
.. Неужто они сами лезли тебе под меч?
     - Многих рыцарей я вызвал на бой на утоптанной земле, а один раз они в 
битве меня окружили, - лениво ответил Збышко.
     - И добычу ты привез богатую...
     - Много даров князя Витовта.
     - Он по-прежнему щедр?
     Збышко снова кивнул головой, не имея, видно, охоты продолжать разговор.
     Но Мацько не счел себя побежденным и решил приступить к делу.
     - Скажи мне всю правду, - начал он, - когда ты покрыл чубами гробницу 
Дануси, у тебя, верно, стало легче на душе?.. Это ведь всегда большая радость - 
выполнить обет... Ты был рад, а?
     Збышко оторвал свои грустные глаза от потолка и, устремив взор на Мацька, 
ответил как бы с удивлением:
     - Нет.
     - Нет? Побойся бога! А я-то думал, что, когда ты порадуешь души Дануськи и 
е