цу, и, 
сидя у огня, они беседовали про Збышка, про Литву, про крестоносцев и про войну 
- всякий раз начинали сначала и всякий раз говорили об одном и том же, но 
беседы эти никогда им не прискучивали, мало того: они никогда не могли досыта 
наговориться.
     Так проходили месяцы. Случалось, что и Мацько наезжал в Згожелицы, но чаще 
Ягенка посещала Богданец. Порой, когда в окрестностях бывало неспокойно или 
старые медведи преследовали медведиц в охоте и могли напасть на человека, 
Мацько провожал девушку домой. Хорошо вооруженный, он не боялся никаких диких 
зверей, зная, что он для них опаснее, чем они для него. Старый рыцарь ехал 
тогда с Ягенкой стремя в стремя, бор грозно шумел; но они, позабыв обо всем, 
говорили только про Збышка: где он? Что делает? Убил ли или скоро убьет столько 
крестоносцев, сколько дал обет убить Данусе и ее матери, и скоро ли воротится? 
Ягенка задавала при этом Мацьку вопросы, которые задавала ему уже сотни раз, а 
он отвечал на них так внимательно и обдуманно, словно слышал их от нее в первый 
раз.
     - Так вы говорите, - спрашивала она, - что битва в поле рыцарю не так 
страшна, как осада замка?
     - А ты вспомни, что случилось с Вильком. От бревна, сброшенного с вала, не 
защитит никакая броня, а в поле, коли только рыцарь хорошо обучен, он и против 
десятерых устоит.
     - А Збышко? Добрая ли у него броня?
     - У него их несколько добрых, но лучше всех та, что захватил он в добычу у 
фриза, она в Милане выкована. Еще год назад она была Збышку великовата, а 
теперь как раз впору.
     - А что, такую броню никаким оружием не возьмешь, а?
     - Что сотворила рука человека, то рука человека и одолеть может. На 
миланскую броню есть миланский меч или английские стрелы.
     - Английские стрелы? - спрашивала в тревоге Ягенка.
     - Разве я тебе не говорил? Англичане - самые меткие лучники на всем свете..
. поискусней их разве только мазуры в пуще, да у них нет таких добрых луков и 
стрел. Английский самострел на сто шагов пробьет самую лучшую броню. Я видал 
под Вильно. Английский лучник никогда не промахнется, а есть и такие, что 
ястреба бьют на лету.
     - Ах, негодники! Как же вы от них спасались?
     - Одно только средство: сразу ударить на них! Да они, собаки, и бердышами 
ловко орудуют, но уж в рукопашной схватке наши их одолеют.
     - Хранила вас десница господня, сохранит теперь и Збышка.
     - И я часто так говорю: "Господи боже, раз уж ты нас сотворил и поселил в 
Богданце, гляди теперь, чтобы нам не пропасть!" Да это уж дело богово. Сказать 
по правде, приглядывать за целым светом и ничего не забывать - дело нешуточное, 
но человек сам о себе напоминает, чем может, не скупится на святую церковь, да 
и голова у бога не то, что у нас грешных.
     Так они не раз беседовали, подбадривая друг друга и пробуждая друг у друга 
надежду в сердце. А тем временем уходили дни, недели и месяцы.
     Осенью у Мацька произошло столкновение со старым Вильком из Бжозовой.
     Между Вильками и аббатом давно шел спор из-за нови: держа в залоге 
Богданец, аббат раскорчевал делянку в лесу и завладел росчистью. В свое время 
он за эту росчисть вызывал даже обоих Вильков драться на копьях или на длинных 
мечах, но те не захотели выходить на поединок с духовным лицом, а в суде ничего 
не могли добиться. Теперь старый Вильк потребовал свою землю; но такая корысть 
одолела Мацька, который до земли был особенно жаден, а тут еще вспомнил, что 
ячмень нигде так хорошо не родится, как на нови, что он и слушать не хотел о 
том, чтобы уступить Вильку росчисть. Они бы непременно стали жаловаться в 
щляхетский суд, если бы случайно не встретились у настоятеля в Кшесне. Когда 
старый Вильк в конце шумной ссоры сказал вдруг: "Покуда нас люди рассудят, я 
положусь на бога, который воздаст вашему роду за мою обиду", - упрямый Мацько 
сразу смяк, побледнел, умолк на минуту, а потом вот что сказал своему 
сварливому соседу:
     - Послушайте, не я, а аббат начал все дело. Бог его знает, кто тут прав, 
но коли вы хотите накликать беду на Збышка, так лучше уж берите новь, уступаю 
ее вам от чистого сердца, а Збышку пусть бог пошлет здоровье и счастье.
     И он протянул Вильку руку, а тот, с давних пор зная соседа, просто диву 
дался, он и не подозревал, что в суровом, казалось бы, сердце Мацька таится 
такая любовь к племяннику и такая тревога за его судьбу. Вильк долго не мог 
слова вымолвить, только когда кшесненский настоятель, обрадовавшись, что дело 
приняло такой оборот, благословил обоих, старик обрел дар речи:
     - Вот это другой разговор! Не в барыше дело, - стар я, некому мне 
наследство оставлять, - а в справедливости. Кто со мной по-хорошему, для того я 
и своим готов поступиться. А племянника вашего пусть бог благословит, чтоб не 
плакать вам о нем на старости лет, как я о своем единственном сыне плачу...
     Они бросились друг другу в объятия, а потом долго спорили, кому же взять 
новь. Однако Мацько в конце концов поддался на уговоры, ведь Вильк и впрямь был 
один как перст и наследство ему некому было оставлять.
     Мацько в душе так обрадовался, что зазвал старика в Богданец и угостил его 
на славу. Он тешил себя надеждой, что ячмень на нови хорошо взойдет, и доволен 
был, что отвратил от Збышка гнев божий.
     "Только бы воро