- У нас на пирах часто скручивают тесаки. А коли тесак поменьше, так его 
иной раз и девушка скрутит.
     Но немцам, которые любили похваляться перед иноземцами своим ростом и 
силой, было стыдно, зло их брало, и старый Гельфенштейн крикнул через весь 
стол:
     - Это позор для нас! Брат Арнольд фон Баден, покажи, что и у нас кости не 
из церковных свечей! Дайте ему тесак!
     Слуги тотчас принесли тесак и положили его перед Арнольдом; но то ли немец 
смутился стольких свидетелей, то ли пальцы у него и впрямь не были такие 
сильные, как у Повалы, только согнул он тесак, а скрутить не смог.
     Не один иноземный гость, кому крестоносцы нашептывали, что зимой начнется 
война с королем Ягайлом, крепко призадумался в эту минуту и вспомнил, что зима 
в этом краю бывает жестокая и что лучше, пожалуй, пока есть еще время, 
вернуться под ласковое небо в родной замок.
     И вот что удивительно: подобные мысли пришли им в голову в июле, в самый 
зной, в чудную погоду.

XXXVI

     В Плоцке Збышко и Мацько княжеского двора не застали, князь и княгиня, 
взяв с собой всех своих восьмерых детей, по приглашению княгини Анны Дануты 
уехали в Черск. От епископа рыцари узнали, что Ягенка решила остаться в Спыхове 
у одра Юранда до смерти старика. Это было им на руку, они сами тоже собирались 
в Спыхов. Мацько до небес превозносил Ягенку за ее доброту, за то, что она 
пренебрегла черскими забавами, танцами и увеселениями и предпочла уехать к 
умирающему, который не был ей даже сродни.
     - Может, она это для того сделала, чтобы с нами не разминуться, - говорил 
старый рыцарь. - Давно уж я ее не видал и рад буду встретиться с нею. Знаю, что 
и она будет рада. Верно, выросла девка, еще краше стала.
     - Очень она изменилась, - сказал Збышко. - Всегда она была хороша собою, 
но я помню ее простой девушкой, а теперь ей... и в королевские покои впору.
     - Так изменилась? Да ведь Ястжембцы из Згожелиц - это древний род, их 
боевой клич: "На пир!"
     На минуту воцарилось молчание, затем снова заговорил старый рыцарь:
     - Верно, так оно и будет, как я говорил тебе, потянет ее в Згожелицы.
     - Мне и то было удивительно, что она оттуда уехала.
     - Она хотела присмотреть за больным аббатом, некому ведь было за ним 
поухаживать. Да и Чтана с Вильком боялась, я сам ей сказал, что братьям без нее 
будет спокойнее.
     - Да, уж на сирот они не стали бы учинять набеги.
     Мацько задумался.
     - Не отомстили ли они мне за то, что я увез ее, может, уж Богданец по 
бревнышку растащили, бог один знает! Да и не знаю, одолею ли я их, как ворочусь.
 Парни они молодые, крепкие, а я старик.
     - Ну, это уж вы кому-нибудь другому пойте, - ответил Збышко.
     Мацько и в самом деле говорил не совсем искренне, у него другое было на 
уме, и старик только рукой махнул.
     - Кабы я в Мальборке не хворал, тогда бы еще ничего! - возразил он. - Но 
об этом мы поговорим в Спыхове.
     Переночевав в Плоцке, они на другой день двинулись в Спыхов.
     Дни стояли ясные, дорога была сухая, легкая и к тому же безопасная; 
крестоносцы после последних переговоров прекратили на границе разбои.
     Впрочем, оба рыцаря принадлежали к числу тех путников, которых и 
разбойнику лучше не трогать, а поклониться издали, поэтому они быстро 
подвигались вперед и на пятый день после выезда из Плоцка благополучно 
добрались утром до Спыхова.
     Ягенка, для которой Мацько был самым задушевным другом в мире, встретила 
его как отца родного, а он, хоть и не отличался особой чувствительностью, был 
глубоко тронут сердечностью девушки, которую и сам крепко любил; и когда Збышко,
 расспросив про Юранда, пошел к нему и к гробу Дануси, старый рыцарь сказал с 
глубоким вздохом:
     - Что ж! Кого бог захотел прибрать, тот и прибрался, а кого захотел 
оставить, тот и остался; думаю, что кончились наши мытарства и наши скитанья по 
миру.
     А затем прибавил:
     - Эх, куда только нас за последние годы не носило!
     - Господь хранил вас, - сказала ему Ягенка.
     - Это верно, что хранил, только, сказать по совести, пора и домой.
     - Покуда Юранд жив, нам надо здесь остаться, - заметила девушка.
     - Ну, а как он?
     - В небо глядит и улыбается, верно, рай уж видит, а в нем Данусю.
     - Ты за ним присматриваешь?
     - Присматриваю, но ксендз Калеб говорит, что за ним и ангелы смотрят.
     Вчера здешняя ключница видела двоих.
     - Говорят, - сказал на это Мацько, - что шляхтичу всего приличней умирать 
в поле, но так, как Юранд умирает, можно и на одре.
     - Не ест, не пьет он, только все улыбается, - сказала Ягенка.
     - Пойдем к нему. Збышко, верно, там.
     Но Збышко, недолго побыв у Юранда, который никого не узнавал, ушел в склеп,
 к гробу Дануси. Там он пробыл до тех пор, пока старый Толима не пришел его 
звать подкрепиться. Уходя, Збышко заметил при свете факела, что гроб весь 
покрыт веночками из васильков и ноготков, а чисто выметенный глинобитный пол 
устлан аиром, желтоголовником и липовым цветом, от которого струился медовый 
дух. Умилилось сердце молодого рыцаря, и он спросил:
     - Кто это украшает так гроб?
     - Панна из Згожелиц, - ответил Толима.
     Молодой рыцарь ничего не сказал; но, когда увидел Ягенку, упал вдруг к 
ногам девушки и, обняв ее колени, воскликнул:
     - Да вознаградит тебя бог за твою доброту и за эти цветы для Дануськи!
     И горько расплакался, а она, как сестра, которая хочет успокоить плачущего 
брата, вжала руками его голову и проговорила:
     - О мой Збышко, я бы и