а князя, 
который возводил замок на собственной земле?
     - Нет бесчестных поступков, когда речь идет о славе ордена и христианства.
     - А этот грозный рыцарь ищет мести только за молодую жену, убитую вами в 
мирное время?
     - Кто поднимет руку на крестоносца, тот - сын тьмы.
     Призадумался господин де Лорш, услыхав эти речи, но не было у него времени,
 чтобы ответить Данфельду, так как они выехали на обширную поляну, поросшую 
заснеженным камышом, на которой князь спешился, а за ним спешились и другие.

XXI

     Для того чтобы легче было стрелять из самострелов и луков, опытные лесники 
под руководством ловчего рассыпали охотников в длинную цепь по краю поляны так, 
что сами охотники находились в укрытии, а перед ними лежало свободное 
пространство. По двум коротким краям поляны деревья и кусты обметали тенетами; 
за ними притаились "тенетчики", которые должны были гнать зверя на стрелков, а 
если он не испугается их гиканья и запутается в тенетах, добивать его 
рогатинами. Множество курпов, умело расставленных цепью в так называемой облаве,
 должны были гнать всякую живую тварь из лесных недр на поляну. За стрелками 
снова развесили тенета, чтобы зверь, которому удастся прорваться сквозь ряд 
стрелков, тоже попался в сети и был добит в их ячеях.
     Князь стоял посредине цепи стрелков в небольшой лощине, которая тянулась 
поперек всей поляны. Ловчий, Мрокота из Моцажева, выбрал ему это место, зная, 
что именно в эту лощину побежит от облавщиков самый крупный зверь. В руках у 
князя был самострел, рядом к дереву была прислонена тяжелая рогатина, а чуть 
поодаль стояли два "телохранителя"; могучие, как деревья в пуще, с секирами на 
плечах, они держали наготове натянутые самострелы, чтобы подать их князю в 
случае надобности. Княгиня и Дануся не слезали с коней: князь никогда не 
позволял им спешиваться, опасаясь свирепых туров и зубров, от которых конному 
легче было спастись. Де Лорш, которому князь предложил занять место по правую 
руку, попросил позволения остаться на коне для охраны дам и стал неподалеку от 
княгини, похожий на длинный гвоздь со своим рыцарским копьем, над которым 
втихомолку посмеивались мазуры, справедливо полагая, что оружие это мало 
пригодно для охоты. Зато Збышко вбил рогатину в снег, самострел сдвинул на 
спину и, стоя около коня Дануси, то поднимал голову и шептал что-то ей, то 
обнимал ее ноги и целовал колени, совершенно не таясь от людей со своей любовью.

     Он попритих только тогда, когда Мрокота из Моцажева, который в пуще 
позволял себе ворчать даже на князя, строго-настрого приказал ему сохранять 
молчание.
     Тем временем далеко-далеко, в недрах пущи, раздались звуки курпских рожков,
 которым коротко и пронзительно ответил с поляны кривой охотничий рог, - затем 
воцарилась немая тишина. Лишь порою сойка крикнет на верхушке сосны да вороном 
прокаркает кто-нибудь из облавщиков. Охотники впились глазами в белый пустой 
простор, где ветер шелестел в покрытых инеем камышах и обнаженных кустах ивняка.
 Все с нетерпением ждали, какой же зверь первым появится на снегу, вообще же 
охоту предсказывали удачную и богатую: в пуще водилось множество зубров, туров 
и кабанов. Курпы к тому же выкурили из берлог нескольких медведей; проснувшись 
от дыма, те бродили в зарослях злые, голодные и настороженные, чуя, что вскоре 
им придется сразиться не за спокойную зимнюю спячку, а за жизнь.
     Однако нужно было набраться терпенья - облавщики, гнавшие зверя к крыльям 
облавы и на поляну, оцепили в бору огромное пространство и шли издалека, так 
что даже лай собак, спущенных со смычков по первому сигналу рога, не долетал до 
слуха охотников. На поляне показалась одна из собак; спущенная, должно быть, 
раньше времени или отбившаяся от своры, она увязалась за курпами; водя по земле 
носом, она пробежала через поляну и проскользнула между охотниками. И снова 
пусто и глухо стало кругом, только облавщики по-прежнему каркали, как воронье, 
давая таким образом знать, что скоро начнется работа. Прошло еще немного 
времени, и вот на краю поляны появились волки; самые чуткие из всех зверей, они 
первыми попытались уйти от облавы. Их было несколько. Однако, выбежав на поляну 
и учуяв, что кругом люди, они снова повернули в лес, чтобы попытаться найти 
другой выход. Затем из лесной чащи вынырнули кабаны и длинной черной цепью 
побежали через занесенное снегом пространство, похожие издали на стадо домашних 
свиней, которые, тряся ушами, несутся к хате на зов хозяйки. Но цепь 
останавливалась, прислушивалась, принюхивалась, поворачивала назад, снова 
прислушивалась; бросившись к тенетам и почуяв тенетчиков, снова с храпом 
пускалась к стрелкам; она подходила все осторожней, но вместе с тем все быстрей,
 пока не щелкнули наконец железные запоры самострелов, не запели стрелы и 
первая кровь не обагрила белую снежную пелену.
     Раздался визг, и стадо рассеялось, как от удара грома: одни сломя голову 
помчались вперед, другие кинулись к тенетам, иные в одиночку или кучками 
заметались по поляне, мешаясь с другими зверями, которые ринулись уже из чащи 
на поляну. До слуха охотников уже явственно доносились звуки рожков, лай собак 
и далекий гомон - это главная лава двигалась сюда из недр. На лужайке, куда 
зверей загоняли с боков через широко раскинутые крылья облавы, уже было 
полным-полн