од меховой шапочки голубые глаза и лицо, 
разрумяненное холодным лесным воздухом.
     - И я, Збышко! - ответила она поспешно.
     И тотчас опустила ресницы, ибо знала уже, что такое любовь.
     - Мое ты сокровище! Моя ты красавица! - воскликнул Збышко.
     И снова умолк, счастливый, растроганный; но добрая и вместе с тем 
любопытная княгиня опять пришла ему на помощь.
     - Расскажи, - промолвила она, - как тосковал по ней, а встретится кустик - 
и в губы ее поцелуй, я не стану гневаться: так ты лучше всего докажешь, что 
любишь ее.
     И начал он рассказывать, как тосковал по ней и в Богданце, когда за 
Мацьком ухаживал, и в гостях у соседей. Хитрый парень ни словом не обмолвился 
об Ягенке, хоть обо всем рассказал откровенно, потому что в эту минуту так 
любил прекрасную Данусю, что ему хотелось схватить ее в объятия, посадить перед 
собой на коня и прижать к груди.
     Однако Збышко не посмел этого сделать; но когда первый куст отделил его и 
Данусю от ехавших следом за ними гостей и придворных, он нагнулся, обнял ее и 
спрятал лицо в меховой шапочке девушки, доказав этим свою любовь к ней.
     Но нет зимою листьев на кустах орешника, и увидели его Гуго фон Данфельд и 
господин де Лорш, увидели и придворные и стали говорить между собой:
     - При княгине чмокнул! Княгиня их мигом окрутит, это уж как пить дать.
     - Он молодец, но и у нее горячая кровь Юранда!
     - Кремень это и огниво, хоть девчонка как будто смиренница. Небось 
загорится! Ишь как он впился в нее, точно клещ!
     Так, смеясь, говорили они, а комтур из Щитно обратил к господину де Лоршу 
свое козлиное, злое и похотливое лицо и спросил:
     - Не хотели ли бы вы, господин де Лорш, чтобы какой-нибудь Мерлин <Рыцарь 
Утер, влюбившись в целомудренную Игерну, жену герцога Горласа, с помощью 
Мерлина оборотился Горласом и имел от Игерны сына, короля Артура. (Примеч. 
автора.) Здесь и в примечании Сенкевич называет персонажей популярных легенд об 
Артуре, короле бриттов, и рыцарях "Круглого стола". На их основе создавались 
произведения певцов-бардов и средневековые рыцарские романы.> чародейскою 
властью оборотил вас в этого молодого рыцаря?
     - А вы, господин фон Данфельд? - спросил де Лорш.
     Крестоносец, душу которого обожгла, видно, зависть и похоть, вздыбил 
нетерпеливой рукою коня и воскликнул:
     - Клянусь спасением души!..
     Однако тотчас опомнился и, склонив голову, произнес:
     - Я монах и дал обет целомудрия.
     И бросил быстрый взгляд на лотарингского рыцаря, опасаясь увидеть на его 
лице улыбку. Что касается целомудрия, то орден пользовался дурной славой, а 
самая худая шла о Гуго фон Данфельде. Несколько лет назад он был помощником 
правителя в Самбии, и жалоб на него было столько, что хоть в Мальборке сквозь 
пальцы смотрели на подобные дела, однако вынуждены были перевести его в Щитно 
начальником замковой стражи. Прибыв в последние дни с тайным поручением ко 
двору князя, он увидел прелестную дочку Юранда и воспылал к ней страстью; юный 
возраст Дануси не мог для него служить помехой, так как в те времена девушки 
выходили замуж и в более раннем возрасте. Но Данфельд знал, из какой семьи 
девушка, а с именем Юранда у него было связано страшное воспоминание, так что 
сама страсть родилась в нем из дикой ненависти.
     А тут и де Лорш задал крестоносцу вопрос, ожививший в его памяти это 
воспоминание:
     - Вы, господин фон Данфельд, назвали эту девушку дщерью диавола; почему вы 
ее так назвали?
     Данфельд начал рассказывать эту историю Злоторыи: как при восстановлении 
замка крестоносцы ловко захватили в плен князя вместе с его двором и как при 
этом погибла мать Дануси, за которую Юранд страшно мстил с той поры всем 
рыцарям-крестоносцам. Ненавистью дышали слова Данфельда, когда он рассказывал 
эту историю, ибо для этого у него были личные причины. Два года назад он сам 
столкнулся с Юрандом; но, когда увидел страшного "спыховского зверя", первый 
раз в жизни такого спраздновал труса, что бросил двух своих родственников, слуг 
и добычу и как безумный целый день скакал до самого Щитно, где от волнения 
надолго слег. Когда он выздоровел, великий маршал ордена предал его рыцарскому 
суду; Данфельд поклялся честью на кресте, что конь понес и умчал его с поля 
битвы, поэтому суд оправдал его, однако по приговору ему был закрыт доступ к 
высшим должностям в ордене. Правда, обо всем этом крестоносец на этот раз 
умолчал, зато так расписывал жестокость Юранда и дерзость всего польского 
народа, что лотарингский рыцарь не верил своим ушам.
     - Но ведь мы сейчас, - сказал он наконец, - не у поляков, а у Мазуров?
     - Это отдельное княжество, но народ один, - ответил комтур, - он одинаково 
подл и одинаково ненавидит орден. Дай бог, чтобы немецкий меч истребил все это 
племя!
     - Вы правы, господин фон Данфельд; ведь если князь, который с виду кажется 
таким почтенным, осмелился воздвигать против вас замок в ваших же владениях, то 
это беззаконие, о каком я не слыхивал и среди язычников.
     - Замок он воздвигал против нас, но Злоторыя находится не в наших, а в его 
владениях.
     - Тогда слава Иисусу, ниспославшему вам победу. Как же кончилась эта 
война?
     - Да войны тогда не было.
     - А ваша победа под Злоторыей?
     - Бог и в этом благословил нас - князь был без войска, с одними 
придворными и женщинами.
     Де Лорш в изумлении воззрился на крестоносца:
     - Как же так? Значит, вы в мирное время напали на женщин и