чеху и, не 
вынимая из ножен меча, тронул своего коня и поехал к крестоносцам. 
Приблизившись к ним, он заметил еще третьего рыцаря, тоже с перьями на голове, 
и четвертого, безоружного, длинноволосого, который был похож на мазура.
     При виде их Збышко сказал про себя:
     "Пообещал я в темнице своей госпоже не три чуба, а столько, сколько 
пальцев на обеих руках; но три, ежели только это не послы едут, я мог бы добыть 
сейчас".
     Однако, подумав, он решил, что это все-таки едут какие-то послы к 
мазовецкому князю, и, вздохнув, громко сказал:
     - Слава Иисусу Христу!
     - Во веки веков, - ответил безоружный всадник с длинными волосами.
     - Дай бог счастья!
     - Вам также!
     - Слава Георгию Победоносцу!
     - Это наш покровитель. Путь-дорога!
     Они стали раскланиваться, затем Збышко назвал свое имя, герб и клич, 
сообщил, откуда направляется к мазовецкому двору; рыцарь с длинными волосами 
сказал, что его зовут Ендреком из Кропивницы и что он сопровождает гостей 
князя: брата Готфрида, брата Ротгера, а также господина Фулькона де Лорша из 
Лотарингии, гостя крестоносцев, который пожелал собственными глазами увидеть 
мазовецкого князя и особенно княгиню, дочь славного "Кинстута".
     Когда Ендрек из Кропивницы называл их имена, иноземные рыцари, сидя прямо 
на своих конях, склоняли головы в железных шлемах, решив по богатым доспехам 
Збышка, что это князь послал им навстречу кого-нибудь из знати, быть может 
родственника своего или сына.
     Меж тем Ендрек из Кропивницы продолжал:
     - Комтур, или, по-нашему, староста из Янсборка, который гостит сейчас у 
князя, рассказал ему об этих трех рыцарях, которые очень хотели побывать у нас, 
но не осмеливались, особенно рыцарь из Лотарингии; сам он издалека и думал, что 
на тевтонской границе обитают сарацины, с которыми никогда не прекращается 
война. Князь, как гостеприимный хозяин, тотчас послал меня на границу, чтобы 
под моей охраной они благополучно миновали замки.
     - Так они без вашей помощи не могли бы проехать?
     - Наш народ ненавидит крестоносцев, и не за то, что они учиняют на нас 
набеги, - мы сами тоже к ним заглядываем, - а за то, что они низкие предатели; 
ведь крестоносец обнимает тебя и целует, а сам в это время готов нож тебе в 
спину всадить; подлый это обычай, и противен он нам, мазурам. Да что говорить! 
Всякий примет немца в своем доме и не обидит гостя, но на дороге не преминет 
напасть на него. А есть такие, которые только так и поступают, из мести ли или 
ради славы - да пошлет ее бог всякому.
     - Кто же среди вас самый славный?
     - Есть один такой, что немцу легче во все глаза взглянуть на смерть, чем 
его увидеть, а зовут его Юранд из Спыхова.
     Сердце затрепетало у молодого рыцаря, когда он услыхал это имя, и он 
тотчас решил разузнать кой о чем у Ендрека из Кропивницы.
     - Знаю, - сказал он, - слыхал: это его дочка Данута была придворной 
княгини, пока не вышла замуж.
     И, затаив дыхание, он воззрился на мазовецкого рыцаря; однако тот 
воскликнул в изумлении:
     - Да кто вам это сказал? Ведь она еще совсем молоденькая. Случается, 
конечно, что и такие выходят замуж; но Данута не вышла. Шесть дней, как я уехал 
из Цеханова и видел ее с княгиней. Как же она могла в посту выйти замуж?
     Услышав это, Збышко с трудом сдержался, чтобы не схватить мазура в объятия 
и не крикнуть: "Спасибо вам за эту весточку!" Совладав с собою, он сказал:
     - А я слыхал, будто Юранд выдал ее замуж.
     - Это не Юранд, а княгиня хотела, да не могла отдать ее против воли отца. 
Хотелось княгине отдать Данусю за одного рыцаря в Кракове, он дал обет служить 
девушке, и она его любит.
     - Любит? - воскликнул Збышко.
     Ендрек бросил на него быстрый взгляд и с улыбкой спросил:
     - Что это вы так про эту девушку расспрашиваете?
     - Я про знакомых расспрашиваю, к которым еду.
     Из-под шлема у Збышка виднелись только глаза да нос и чуть-чуть 
выглядывали щеки; но и щеки, и нос так сильно у него покраснели, что мазур, 
большой насмешник и лукавец, спросил:
     - Лицо-то у вас, должно быть от мороза, покраснело, как пасхальное яичко!
     Юноша еще больше смешался и пробормотал:
     - Должно быть.
     Они тронули коней и некоторое время ехали молча; только кони фыркали и из 
ноздрей у них вырывались клубы пара да болтали друг с дружкой иноземные рыцари. 
Однако через минуту Ендрек из Кропивницы спросил:
     - Как вас зовут, я что-то недослышал?
     - Збышко из Богданца.
     - Что вы говорите! Да ведь того рыцаря, который дал обет дочке Юранда, 
тоже как будто так звали.
     - Уж не думаете вы, что я стану отпираться? - с гордостью отрезал Збышко.
     - Чего же тут отпираться! Господи, так это вы тот самый Збышко, которого 
дочка Юранда накрыла покрывалом! Да когда двор вернулся из Кракова, у 
придворных дам только и разговору было, что про вас, у иных, скажу я вам, даже 
слезы текли по щекам. Так это вы! То-то все обрадуются при дворе, княгиня ведь 
тоже вас любит.
     - Да благословит ее бог, да и вас, за добрую весть. А то как сказали мне, 
что Дануся вышла замуж, я весь обомлел.
     - А чего ей замуж выходить!.. Лакомый кусочек такая невеста - приданого-то 
у нее целый Спыхов; но хоть много красивых хлопцев при дворе, а никто на нее не 
заглядывался из уважения и к поступку ее, и к вашему обету. Да и княгиня до 
этого не допустила бы. То-то все обрадуются!
     Сказать по правде, кое-кто над Данусей подсмеивался. "Не воротится твой 
рыцарь", - говорили ей, а она тогда только ножками топала: "Воротится, 
воротится!" А как скажут ей, что вы на другой женились, так она даже всплакнет, 
бывало.
     Збышко растрогался, услышав эти слова, но при мысли о людском наговоре 
вспыхнул от гнева:
     - Я на бой вызову того, кто на меня наговаривал!
     Но Ендрек из Кропивницы расхохотался:
     - Да ведь это бабы ей говорили! Что же, вы баб будете на бой вызывать?