сь, увидев в толпе обоих своих вздыхателей.
     - Здесь Чтан и Вильк! - вскричала она. - Верно, встретились с батюшкой в 
лесу.
     А у Мацька старая рана заныла, когда он увидал их. В голове его тотчас 
пронеслась мысль, что один из них может жениться на Ягенке и получить за нею 
Мочидолы, земли аббата, его леса и деньги... И от смешанного чувства досады и 
злости защемило у старика на сердце, особенно когда он увидал, как Вильк из 
Бжозовой, с чьим отцом аббат недавно хотел драться, подбежал к его стремени и 
помог спешиться, аббат же, слезая с коня, милостиво оперся на плечо молодого 
шляхтича.
     "Так вот и сладит аббат дело со старым Вильком, - подумал Мацько, - отдаст 
за девкой и леса, и земли".
     Но эти горькие мысли прервал голос Ягенки:
     - Уж успели подлечиться после взбучки, которую им задал Збышко; но хоть 
каждый божий день будут ездить сюда - все равно ничего не дождутся!
     Мацько поглядел на Ягенку: лицо девушки пылало от гнева и мороза, голубые 
глаза сердито сверкали, а ведь она отлично знала, что Вильк и Чтан вступились 
за нее в корчме и из-за нее были избиты Збышком.
     Но Мацько сказал:
     - Эх! Сделаешь так, как аббат велит.
     Но она решительно возразила:
     - Аббат сделает, как я захочу.
     "Господи боже мой! - подумал Мацько. - И этот глупый Збышко упустил такую 
девку!"

XIX

     А "глупый" Збышко и впрямь уехал из Богданца с тяжелым сердцем.
     Прежде всего ему было как-то непривычно, не по себе, без дяди, с которым 
он многие годы не расставался и к которому так привык, что сейчас сам не знал, 
как будет обходиться без него в пути и на войне. А потом, жаль было ему Ягенки; 
хоть и старался он убедить себя, что едет к Данусе, что любит ее всем сердцем, 
однако только теперь он почувствовал, как хорошо ему было с Ягенкой, как сладки 
были их встречи и как тоскует он по ней. Он и сам дивился, чего так загрустил 
вдруг без нее, - все ведь было бы ничего, когда б тосковал он по Ягенке, как 
брат по сестре. Но он-то понимал, чего ему недостает: ему хотелось снова и 
снова обнимать ее стан и сажать ее на коня или снимать с седла, снова и снова 
переносить через речки и выжимать воду из ее косы, снова и снова бродить с ней 
по лесам, и глядеть на нее не наглядеться, и "советоваться" с ней. Так привык 
он к ней и так сладко все это было, что не успел он об этом подумать, как 
тотчас предался мечтам и, совсем позабыв, что впереди у него долгий путь в 
Мазовию, живо представил себе ту минуту, когда в лесу он боролся один на один с 
медведем и Ягенка пришла вдруг ему на помощь. Будто вчера все это было, и будто 
вчера ходили они на бобров на Одстаянное озерцо. Он не видел тогда, как 
пустилась она вплавь за бобром, но сейчас ему чудилось, будто видит ее, - и 
истома напала на него, как две недели назад, когда ветер пошалил с ее платьем.
     Потом вспомнилось ему, как ехала она в пышном наряде в Кшесню в костел и 
как дивился он, что такая простая девушка едет вдруг, словно знатная панночка 
со своей свитой. И тревогу, и блаженство, и печаль ощутил он вдруг в своем 
сердце, а как вспомнил, что мог бы позволить себе с нею все, что хотел, что и 
она льнула к нему, смотрела ему в глаза, рвалась к нему, так едва усидел на 
коне. "Хоть бы встретился с ней и простился, обнял на дорогу, может, легче б 
мне стало", - говорил он себе; однако тотчас почувствовал, что это не правда, 
что не стало бы ему легче, потому что при одной мысли об этом прощании его 
бросило в жар, хоть на дворе уже было морозно.
     Он испугался вдруг этих уж очень греховных воспоминаний и стряхнул их с 
себя, как сухой снег с епанчи.
     "К Дануське еду, к моей возлюбленной!" - сказал он себе.
     И тотчас понял, что иная эта любовь у него, что чище она и кровь от нее не 
играет так по жилкам. По мере того как ноги леденели у него в стременах и 
холодный ветер студил кровь, все его мысли устремились к Данусе. Уж ей-то он 
всем был обязан. Не будь Дануси, голова его давно бы скатилась с плеч на 
краковском рынке. Ведь с той поры как она перед всеми рыцарями и горожанами 
сказала: "Он мой!" - и вырвала его из рук палачей, он принадлежит ей, как раб 
госпоже. Не он, а она избрала его, и, сколько бы ни противился этому Юранд, 
ничего он тут не поделает. Одна она может прогнать его прочь, как прогоняет 
слугу госпожа, но и тогда он не уйдет от нее, потому что связал себя обетами. 
Но тут ему подумалось, что не прогонит она его, что скорее покинет мазовецкий 
двор и пойдет за ним хоть на край света, и он стал восхвалять в душе ее и 
осуждать Ягенку, будто та одна только и была повинна в том, что он поддался 
греховному соблазну и что сердце его раздвоилось. Теперь уж он не вспомнил о 
том, что Ягенка выходила старого Мацька, что, не будь ее, медведь в ту ночь, 
быть может, содрал бы ему самому кожу с головы, он нарочно старался думать про 
Ягенку одно худое, полагая, что тогда будет более достоин Дануси и оправдается 
в собственных глазах.
     Но в это время его догнал, ведя за собой навьюченного коня, посланный 
Ягенкой чех Глава.
     - Слава Иисусу Христу! - сказал он с низким поклоном.
     Раза два Збышко встречал его в Згожелицах, но сейчас не признал.
     - Во веки веков! - ответил он. - Ты кто такой?
     - Ваш слуга, милостивый пан!
     - Как мой слуга? Вот мои слуги, - кивн