е, так и я его не хочу! - сквозь слезы сказала Ягенка.
     - Чего же ты тогда хнычешь?
     - Боюсь за него.
     - Вот уж подлинно бабий ум! - со смехом воскликнул аббат.
     Тут он нагнулся к уху Ягенки и сказал ей:
     - А ты, девушка, про то подумай, что, и женится он на тебе, все равно ему 
не раз драться придется, - он ведь шляхтич.
     Нагнувшись еще ниже, он прибавил:
     - А женится он на тебе, как бог свят, женится, и в самом скором времени!
     - Где уж там! - возразила Ягенка.
     А сама тотчас заулыбалась сквозь слезы и глянула на аббата так, будто 
хотела спросить, откуда же он это знает.
     Меж тем Збышко, вернувшись в Кшесню, проехал прямо к ксендзу, так как в 
самом деле хотел заказать службу о здравии Мацька; уговорившись с ксендзом, он 
направился прямо в корчму, где надеялся застать молодого Вилька из Бжозовой и 
Чтана из Рогова.
     Он и впрямь застал там обоих. Народу в корчме было полным-полно, пила тут 
и шляхта, знатная и мелкая, и мужики, и даже несколько захожих штукарей 
показывали всякие немецкие штуки. Однако в первую минуту Збышко ничего не мог 
разглядеть, так как окна в корчме, затянутые воловьими пузырями, пропускали 
мало света; только когда слуга подбросил в печку сосновых щепок, Збышко увидел 
в углу за братинами пива волосатую рожу Чтана и суровое, гневное лицо Вилька из 
Бжозовой.
     Тогда он медленно двинулся к ним, расталкивая по дороге толпу, и, подойдя 
вплотную, с такой силой ударил кулаком по столу, что грохот пошел по всей 
корчме.
     Вильк и Чтан вскочили с мест и, сдвинув наперед кожаные пояса, хотели уже 
схватиться за мечи, но не успели они это сделать, как Збышко бросил на стол 
перчатку и, говоря в нос, как было в обычае у рыцарей при вызове на бой, 
произнес следующие, совершенно неожиданные, слова:
     - Коли кто из вас или других рыцарей, присутствующих здесь, станет 
оспаривать, что панна Данута, дочь Юранда из Спыхова, - самая прекрасная и 
самая добродетельная девица на свете, то я вызову его на поединок, конного или 
пешего, до первого коленопреклонения или до последнего вздора.
     Вильк и Чтан были просто поражены, как поразился бы и аббат, если б 
услыхал что-либо подобное, и с минуту времени слова не могли вымолвить.
     Что это за панна? Они вовсе не о ней помышляют, а об Ягенке... А ежели 
этому шалому парню не нужна Ягенка, тогда чего он к ним лезет? Зачем рассердил 
их перед костелом? Зачем пришел сюда и ищет с ними ссоры? Все перемешалось у 
них в головах, они даже рты разинули, а Чтан так вытаращился на Збышка, точно 
не человека увидел, а какое-то немецкое диво.
     Но Вильк был побойчее, знал немного рыцарские обычаи и слыхал, что рыцари 
часто дают обет служить одним дамам, а женятся вовсе на других, вот он и 
подумал, что и тут может такое случиться, и уж если подвертывается оказия 
подраться за Ягенку, то надо ею немедля воспользоваться.
     Он вылез из-за стола, подошел к Збышку с видом, который не сулил ничего 
хорошего, и спросил:
     - Так по-твоему, собачий ты сын, не Ягенка, дочка Зыха, прекраснее всех на 
свете?
     Вслед за ним вылез из-за стола Чтан, и около них сразу стал собираться 
народ, потому что все уже поняли, что добром это дело не кончится.

XVII

     Вернувшись домой, Ягенка тотчас послала слугу в Кшесню узнать, не подрался 
ли кто в корчме или не вызвал кого-нибудь на поединок. Однако слуга, получив на 
дорогу скоец, засел в корчме пить со слугами ксендза и не помышлял о 
возвращении домой. Другой слуга, посланный в Богданец предупредить Мацька о 
прибытии аббата, вернулся, выполнив поручение, и сказал, что видел, как Збышко 
играл со старым шляхтичем в кости.
     Ягенка немного успокоилась, она знала, как ловок и искусен в бою Збышко, и 
опасалась не столько того, что его могут вызвать на бой, сколько того, что в 
корчме может неожиданно стрястись какая-нибудь беда. Ей хотелось съездить с 
аббатом в Богданец, но тот решительно воспротивился, так как хотел поговорить с 
Мацьком о залоге и об одном еще более важном деле, а такой свидетель, как 
Ягенка, был бы при этом лишним.
     К тому же аббат собирался заночевать в Богданце. Узнав о благополучном 
возвращении Збышка, он пришел в отличное расположение духа и велел своим 
причетникам горланить песни так, что стон стоял в лесу, а в самом Богданце 
мужики выглядывали из халуп, чтобы узнать, не пожар ли это случился или, может, 
враг наступает. Но пилигрим, ехавший впереди с кривым посохом в руке, 
успокаивал их, что это едет высокая духовная особа, и мужики кланялись и даже 
осеняли себя крестным знамением; видя, какие ему воздают почести, аббат 
возвеселился и возгордился и ехал вперед, радуясь на мир божий, преисполненный 
благоволения к людям.
     Услышав крики и песни, Мацько и Збышко к самым воротам вышли встречать 
аббата. Некоторые причетники уже бывали с аббатом в Богданце, н