аконец за 
деревьями, закрыла рукою глаза, словно прячась от солнца.
     Но скоро крупные слезы покатились из-под руки по ее щекам и закапали на 
седло и на гриву коня.

XV

     После разговора со Збышком Ягенка три дня не показывалась в Богданце и 
только на четвертый день прискакала с вестью, что в Згожелицы приехал аббат. 
Мацько встревожился. Правда, у него было на что выкупить Богданец, старик даже 
подсчитал, что останутся деньги на то, чтобы поселить в деревне новых мужиков и 
развести скот, да и на другие хозяйственные нужды хватит; однако многое в этом 
деле зависело от богатого родственника, который мог, например, забрать 
поселенных им мужиков, но мог и оставить их Мацьку и тем самым увеличить цену 
его владений.
     Поэтому Мацько стал выспрашивать у Ягенки, в каком расположении духа 
приехал аббат - веселый или хмурый, что говорил про них и когда заедет в 
Богданец. Девушка толково отвечала на вопросы старика, стараясь ободрить его и 
успокоить.
     Она сказала Мацьку, что аббат приехал здоровый и веселый, с большой свитой,
 в которой, кроме вооруженных слуг, было несколько странствующих причетников и 
песенников, что сейчас он распевает с Зыхом и с удовольствием слушает не только 
духовные, но и светские песни. Она заметила, что аббат с искренним участием 
расспрашивал про Мацька и жадно слушал рассказы Зыха о приключениях Збышка в 
Кракове.
     - Вы сами лучше знаете, что делать, - заключила свой рассказ умная девушка.
 - Но только я думаю, что Збышку следует тотчас поехать на поклон к старшему 
родичу, а не ждать, покуда он приедет в Богданец.
     Мацько послушался доброго совета, велел позвать Збышка и сказал ему:
     - Оденься-ка получше и поезжай на поклон к аббату, окажи ему эту честь - 
может, он тебя и полюбит.
     Затем старик обратился к Ягенке:
     - Не диво было бы, когда бы ты была глупа, на то ты и баба, а ведь ты умна,
 вот это-то мне и удивительно. Скажи, как принять нам аббата и чем его 
потчевать, когда приедет?
     - Аббат сам скажет, чего ему хочется, он любит хорошо покушать; только 
было бы побольше шафрана, так не станет привередничать.
     Услышав об этом, Мацько за голову схватился.
     - Да откуда же мне взять шафрана?..
     - Я привезла, - сказала Ягенка.
     - А чтоб такие девки и на камне родились! - обрадовался Мацько. - И 
лицом-то пригожа, и хозяйка, и расторопна, и сердце доброе! Эх! Будь я помоложе,
 женился бы на тебе не задумываясь!..
     Ягенка украдкой взглянула на Збышка и с тихим вздохом продолжала:
     - Привезла я кости, кубок и сукно; аббат, как покушает, любит поиграть в 
кости.
     - У него и прежде был такой обычай, а уж горячился за игрой, ну просто 
страх как!
     - Он и сейчас горячится; как хватит иной раз кубком оземь, да прямо в поле 
и выскочит. Ну, а воротится - сам же первый над собой смеется... Да вы его 
знаете... Ему только перечить не надо, тогда нет лучше человека на свете.
     - Кто же станет ему перечить, коли он умнее всех?
     Они вели такой разговор, а Збышко тем временем переодевался в боковуше. Он 
вышел оттуда такой красивый, что просто ослепил Ягенку, совсем как тогда, когда 
в первый раз приехал в своем белом полукафтане в Згожелицы. Но на этот раз 
грудь у нее защемило от жалости, как подумала она, что не для нее эта краса и 
что другая пришлась ему по сердцу.
     А Мацько подумал, что Збышко, наверно, понравится аббату и тот не станет 
утеснять их, когда дело дойдет до уговора. Старик так обрадовался, что тут же 
решил ехать со Збышком в Згожелицы.
     - Вели положить для меня охапку сенца на телегу, - сказал он Збышку.
     - Коли я из Кракова в Богданец доехал с жалом стрелы под ребром, так без 
жала-то как-нибудь уж доберусь до Згожелиц.
     - Как бы вам худо не стало, - заметила Ягенка.
     - Э, ничего мне не сделается, я уже окреп. А и станет худо, так аббат 
узнает по крайности, как я к нему торопился, щедрей будет.
     - Мне ваше здоровье дороже его щедрот, - возразил Збышко.
     Но Мацько уперся и настоял на своем. По дороге он все покряхтывал, однако 
не переставал поучать Збышка, как следует вести себя в Згожелицах, при этом 
особенно наказывал быть смиренным и покорным, так как богатый родич никогда не 
терпел противоречий.
     Когда они приехали в Згожелицы, аббат с Зыхом сидели на крылечке и, 
попивая винцо, наслаждались красотой мира божьего. Позади них у стены сидело 
шесть человек из свиты аббата, в том числе два песенника и один пилигрим, 
которого тотчас можно было признать по кривому посоху, баклажке у пояса и 
ракушкам, нашитым на темный плащ. Прочие были как будто причетники, с выбритыми 
макушками, о