зда из 
Кракова это легко было сделать, так как оба они сопровождали княгиню верхом. 
Юранд, который обычно был молчалив, со Збышком беседовал довольно охотно; но 
как только тот делал попытку узнать, какое же препятствие встало между ним и 
Данусей, внезапно обрывал разговор и снова становился угрюм. Збышко подумал, не 
знает ли обо всем этом княгиня, и, улучив удобную минуту, попробовал 
расспросить ее, но и она не много могла ему рассказать.
     - Какая-то тайна тут скрыта, - заметила она. - Мне сам Юранд сказал об 
этом, но просил ни о чем не выпытывать. Должно быть, он связан какой-то клятвой,
 это бывает. Бог даст, со временем все разъяснится.
     - Мне без нее жить на свете все равно, что псу на привязи иль медведю в 
яме, - сказал ей Збышко. - Ни тебе радости, ни утешения. Одна тоска да печаль. 
Уж лучше было мне пойти с князем Витовтом к Тавани, пусть бы меня там татары 
убили. Но ведь мне сперва надо дядю отвезти домой, а потом, как я обещал, 
павлиньи чубы сорвать у немцев с голов. Может, убьют меня при этом, ну да оно и 
лучше было бы, чем смотреть, как другой возьмет Дануську.
     Княгиня подняла на него свои добрые голубые глаза и спросила с некоторым 
удивлением:
     - Да неужто ты бы допустил до этого?
     - Я-то? Да покуда я жив, этому не бывать! Разве рука отсохнет и не сможет 
держать секиру!
     - Вот видишь!
     - Да, но как же мне ее против воли родительской взять?
     Будто про себя княгиня молвила:
     - Господи, всяко бывает...
     А потом Збышку сказала:
     - Да разве воля божья не выше родительской? А что сказал Юранд? "Коли 
будет на то воля божья, - сказал он, - быть ей за Збышком".
     - Он и мне это говорил! - воскликнул Збышко. - "Коли будет на то воля 
божья, - сказал он, - быть ей за тобою".
     - Вот видишь!
     - При ваших милостях, вельможная пани, одно это у меня утешение.
     - Мною ты не обижен, а Дануська тебе будет верна. Еще вчера я ее 
спрашивала: "Будешь ли, Дануська, Збышку верна?" А она мне отвечает: "Не ему, 
так никому не достанусь". Молодо-зелено, но ежели даст слово, то сдержит его; 
шляхтянка она, не какая-нибудь приблуда. И мать у нее была такая.
     - Дай-то бог! - сказал Збышко.
     - Но только помни, и ты сдержи свое слово, а то ваш брат такой: обещается 
верно любить - смотришь, а уж липнет к другой, да так, что и на привязи его не 
удержишь. Верно говорю!
     - Разрази меня бог! - с жаром воскликнул Збышко.
     - То-то, помни. А как отвезешь дядю домой, приезжай к нам, ко двору.
     Случай представится, шпоры получишь, а там поглядим, что бог даст.
     Дануська за это время подрастет, и сердце скажет ей, по ком оно болит; 
ведь она тебя крепко любит сейчас, - и говорить нечего, - но только не девичья 
еще это любовь. Может, и Юранду ты по сердцу придешься, сдается мне, он бы рад 
всей душой. И в Спыхов поедешь, на немцев с Юрандом двинешься, может статься, 
так ему угодишь, что совсем привлечешь его сердце.
     - Я и сам, милостивейшая княгиня, думал это сделать, но, коли вы мне 
позволяете, так мне легче будет.
     Разговор этот очень ободрил Збышка. Однако на первом же привале старому 
Мацьку стало так худо, что пришлось задержаться и ждать, пока он хоть немного 
оправится, чтобы продолжать путь. Добрая княгиня Данута оставила старику все 
лекарства и снадобья, какие только были при ней, но сама должна была ехать 
дальше, так что обоим рыцарям из Богданца пришлось расстаться в мазовецким 
двором. Повалился Збышко в ноги сперва княгине, а потом Данусе, еще раз 
поклялся своей госпоже, что будет верно служить ей, пообещал приехать вскоре в 
Цеханов или в Варшаву, обнял наконец ее сильными своими руками и, подняв вверх 
стал с волнением повторять:
     - Не забудь же ты меня, цветочек мой аленький, не забудь, рыбка моя 
золотая!
     А Дануся, обняв его так, как младшая сестра обнимает дорогого брата, 
прижалась вздернутым носиком к его щеке и, горько плача, твердила:
     - Не хочу в Цеханов без Збышка, не хочу в Цеханов.
     Юранд все это видел, но не разгневался. Напротив, сам сердечно простился с 
юношей, а когда уже сидел на коне, обернулся еще раз к нему и сказал:
     - Счастливо оставаться, а на меня не гневайся!
     - Как же мне на вас гневаться, коли вы отец Дануськи! - горячо ответил 
Збышко.
     Он склонился к стремени Юранда, а тот крепко пожал ему руку и сказал:
     - Дай бог тебе счастья во всем!.. Понимаешь?
     И уехал прочь. Збышко, однако, понял, какой сердечностью были проникнуты 
его последние слова, и, вернувшись к телеге, на которой лежал Мацько, обратился 
к старику со следующими словами:
     - Знаете, что я вам скажу: он бы и сам не прочь, да что-то ему мешает. Вы 
человек сметливый, были в Спыхове - ну-ка, раскиньте умом, что тут за причина.
     Но Мацько разнемогся совсем. Жар, который открылся у него утром, к вечеру 
так увеличился, что старик стал забываться, вместо того чтобы ответить Збышку, 
он уставился на него и удивленно спросил:
     - А где это звонят?
     Збышко испугался, ему пришло на ум, что раз больному слышится колокольный 
звон, видно, у него уже смерть в головах. Подумал он и про