ва Ягайла, так как никто толком не знал, не бросятся ли татары, 
воодушевленные победой над Витовтом, на земли и города, принадлежащие великому 
княжеству. В этом случае в войну было бы вовлечено и королевство.
     Поэтому такие рыцари, как Завиша, Фарурей, Добко и даже Повала, привыкшие 
искать приключений и битв при заграничных дворах, умышленно не покидали Краков, 
не зная, что может принести недалекое будущее. Если бы повелитель двадцати семи 
государств, Тамерлан, двинул на Запад весь монгольский мир, грозная опасность 
нависла бы над королевством. Кое-кто предвидел, что это может произойти.
     - Надо будет, так и с самим Хромцом сразимся. Не справиться ему так легко 
с нашим народом, как со всеми теми, кого он истребил и покорил. Да и другие 
христианские государи придут нам на помощь.
     Зындрам из Машковиц, пылавший к ордену особенной ненавистью, с горечью 
возразил собеседнику:
     - Не знаю, как государи, а крестоносцы готовы покумиться с татарами и 
ударить на нас с другой стороны.
     - Вот и быть войне! - воскликнул Збышко. - Я против крестоносцев!
     Но другие рыцари стали возражать. Хоть крестоносцы и не знают страха божия 
и пекутся только о своем добре, но не станут они помогать басурманам против 
христианского народа. Да и Тимур воюет где-то далеко в Азии, а татарский хан 
Едигей столько людей потерял в битве, что, кажется, сам испугался своей победы. 
Князь Витовт предусмотрителен и, наверно, хорошо укрепил свои города, да и то 
надо сказать, коли потерпели на этот раз литвины неудачу, так ведь не внове им 
и победы над татарами одерживать.
     - Не с татарами, а с немцами придется нам биться не на жизнь, а на смерть, 
- сказал Зындрам из Машковиц, - не уничтожим мы их, так от их руки сами 
погибнем.
     После этого он обратился к Збышку:
     - А прежде всех погибнет Мазовия. Не бойся, для тебя там всегда найдется 
работа!
     - Эх! Кабы дядя был здоров, я бы сейчас же туда двинулся.
     - Бог тебе в помощь! - сказал Повала, поднимая кубок.
     - За здоровье твое и Дануськи!
     - И за смерть немцам! - прибавил Зындрам из Машковиц.
     И рыцари стали прощаться со Збышком. Но тут вошел придворный княгини с 
соколом в руке, поклонился рыцарям и, как-то странно улыбаясь, обратился к 
Збышку:
     - Княгиня велела сказать вам, что эту ночь проведет в Кракове и тронется в 
путь только завтра утром.
     - Вот и хорошо, - сказал Збышко. - Только почему же? Не захворал ли кто?
     - Нет. У княгини гость из Мазовии.
     - Уж не князь ли приехал?
     - Нет, не князь, а Юранд из Спыхова, - ответил придворный.
     При этих словах Збышко пришел в крайнее смущение, и сердце затрепетало у 
него в груди так, как в ту минуту, когда ему читали смертный приговор.

VIII

     Княгиня Анна не очень удивилась приезду Юранда из Спыхова - среди 
постоянных набегов, преследований и битв с соседними немецкими рыцарями им 
часто овладевала вдруг тоска по Данусе. Тогда он неожиданно появлялся в Варшаве,
 Цеханове или ином месте, где временно находился двор князя Януша.
     При виде девочки злая грусть всякий раз начинала терзать его сердце. С 
годами Дануся все больше становилась похожа на мать, и Юранду казалось всегда, 
что он видит свою покойницу такой, какой когда-то увидел впервые у княгини Анны 
в Варшаве. Не раз люди думали, что от злой этой грусти смягчится в конце концов 
его железное сердце, исполненное одной только жаждой мести. Княгиня тоже часто 
уговаривала его покинуть свой кровавый Спыхов и остаться при дворе с Данусей. 
Сам князь, ценя его силу и мужество и желая вместе с тем избавиться от 
неприятностей, которые доставляли ему постоянные пограничные стычки, даровал 
Юранду чин мечника. Все было напрасно. Вид Дануси растравлял его старые раны. 
Через несколько дней Юранд терял аппетит и сон, становился неразговорчив. Гнев 
начинал клокотать в его груди, все в нем кипело местью, и в конце концов он 
исчезал и возвращался на спыховские болота, чтобы утопить в крови свою тоску и 
свой гнев. Люди говорили тогда: "Горе немцам! Они вовсе не овцы, но для Юранда 
они овцы, ибо он для них волк". А по прошествии некоторого времени разносился 
слух то о захваченных иноземцах, которые по пограничной дороге направлялись к 
крестоносцам в охотники, то о сожженных городках, то о захваченных в неволю 
мужиках или о смертельных схватках, из которых грозный Юранд всегда выходил 
победителем. Повадки у Мазуров и у немецких рыцарей, которым орден давал в 
аренду земли и городки на границе с Мазовией, были хищнические, поэтому даже во 
время полного мира между мазовецкими князьями и орденом на границе не 
прекращались кровавые столкновения. Даже лес рубить или жать хлеб жители 
выходили вооруженные самострелами или копьями. У людей не было уверенности в 
завтрашнем дне, они всегда жили, готовые к бою, и сердца их от этого 
ожесточились. Никто не ограничивался одной обороной и за грабеж платил грабежом,
 за пожар пожаром, за набег набегом. И случалось, что, когда немцы тихо крались 
по лесным рубежам, чтобы учинить набег на какой-нибудь городок, угнать мужиков 
или стада, мазуры в это время совершали такой же набег в другом месте. Не раз 
враги сшибались в жестокой схватке, но часто только военачальники вызывали друг 
друга на смертный бой, после которого победитель угонял людей побежденного 
противника. И когда в Варшаву приходили жалобы на Юран