к к Юранду в 
Спыхов, набеги учинять на хелминских немцев.
     - Что ж, отпираться не стану. Я бы с радостью поехал в Варшаву или в 
Цеханов с двором княгини, лишь бы только подольше побыть с Дануськой. Мне 
теперь без нее не жизнь, ведь она не только моя госпожа, но и моя любовь.
     Гляжу не нагляжусь я на нее, а как вздумаю только о ней, сердце заноет в 
истоме. На край света пошел бы за нею, но сейчас я перед вами в долгу. Вы меня 
не покинули, и я вас не покину. В Богданец так в Богданец.
     - Хороший ты хлопец, - сказал Мацько.
     - Господь бы меня покарал, коли б я с вами не был хорош. Гляньте, уже 
запрягают. Я на одну телегу велел положить для вас сена. Дочка Амылея подарила 
нам отличную перину, только вот жарко вам будет, не знаю, улежите ли вы на ней. 
Мы поедем не торопясь, вместе с княгиней и ее свитой, чтобы было кому 
присмотреть за вами. Они потом свернут на Мазовию, а мы к себе - и помогай бог!
     - Пожить бы мне еще немного, чтоб успеть городок отстроить, - сказал 
Мацько, - я ведь тебя знаю: помру, ты не очень-то будешь думать о Богданце.
     - Это почему же?
     - В голове у тебя будут драки да любовь.
     - А у вас в голове не была война? Я уж обо всем хорошенько подумал, что 
стану делать: перво-наперво поставим городок из крепкого дуба да велим его рвом 
обнести.
     - Ты тоже так думаешь? - живо спросил Мацько. - Ну, а как поставим городок,
 что тогда? Говори же!
     - Как поставим городок, я тотчас поеду ко двору княгини в Варшаву или в 
Цеханов.
     - После моей смерти?
     - Ну, коли вы скоро помрете, так после вашей смерти, но только раньше 
тризну по вас справлю, а коли, бог даст, выздоровеете, так вы останетесь в 
Богданце. Княгиня мне посулила, что князь опояшет меня рыцарским поясом.
     Иначе Лихтенштейн не захочет драться со мной.
     - Так ты потом отправишься в Мальборк?
     - В Мальборк ли, на край ли света, лишь бы только добыть Лихтенштейна.
     - За это я не стану тебя попрекать. Либо ему, либо тебе на свете не жить!
     - Уж я вам перчатку его и пояс привезу в Богданец, - это вы не 
сомневайтесь.
     - Ты только бойся измены. Вероломный это народ.
     - Я поклонюсь князю Янушу и попрошу послать меня к великому магистру за 
охранной грамотой. Нынче у нас мир. Я поеду за охранной грамотой в Мальборк, а 
там всегда гостит много рыцарей. Ну, вы сами понимаете, - сперва я возьмусь за 
Лихтенштейна, а там погляжу, у кого павлиньи чубы на шлемах, и стану по очереди 
тех вызывать. Боже ты мой! Да коли мне Христос поможет одолеть их, так ведь я и 
обет исполню.
     Збышко улыбался при этом своим собственным мыслям, и лицо у него было 
совсем как у мальчика, который расписывает, какие рыцарские подвиги он совершит,
 когда вырастет.
     - Эх! - сказал Мацько, качая головой. - Да кабы ты троих знатных рыцарей 
одолел, так не только обет бы исполнил, но и снаряжение у них захватил, да еще 
какое снаряжение - боже ты мой!
     - Чего там троих! - воскликнул Збышко. - Я еще в темнице сказал себе, что 
не пожалею для Дануси немцев. Не троих, а столько, сколько пальцев на обеих 
руках!
     Мацько пожал плечами.
     - Хотите верьте, хотите не верьте, - сказал Збышко, - а я из Мальборка 
поеду прямо к Юранду из Спыхова. Как же мне не явиться к нему на поклон, коли 
он отец Дануси? Мы с ним станем чинить набеги на хелминских немцев. Вы ведь 
сами говорили, что он - гроза всех немцев, страшней его для них во всей Мазовии 
нету.
     - А коли он не отдаст за тебя Дануську?
     - И чего это ему не отдать ее! Он ищет мести за свою обиду, я - за свою. 
Кого же ему найти лучше меня? Уж раз княгиня разрешила отпраздновать обрученье, 
так и он не станет противиться.
     - Я одно только думаю, - сказал Мацько, - заберешь ты с собой всех людей 
из Богданца, чтоб и у тебя были слуги, как подобает рыцарю, а земля останется 
без рук. Покуда жив, не дам я тебе людей, ну, а после моей смерти ты, как пить 
дать, их заберешь.
     - Господь бог пошлет мне слуг, да и Янко из Тульчи - родич наш, значит, не 
пожалеет.
     В это мгновение дверь отворилась, и как бы в доказательство того, что 
господь бог печется о Збышке, вошли два человека, чернявые, плотные, в желтых, 
похожих на еврейские, кафтанах, в красных шапках и необъятных шароварах. 
Остановившись в дверях, они стали прикладывать пальцы ко лбу, к губам и к груди 
и кланяться при этом до самой земли.
     - Это что за басурманы? - спросил Мацько. - Вы кто такие?
     - Мы ваши невольники, - ответили пришельцы на ломаном польском языке.
     - Как так? Откуда? Кто вас сюда прислал?
     - Нас прислал пан Завита в дар молодому рыцарю, чтобы мы были его 
невольниками.
     - Боже мой! Еще два мужика! - с радостью воскликнул Мацько. - Из каких же 
вы будете?
     - Мы турки.
     - Турки? - переспросил Збышко. - У меня слугами будут два турка. Вы видали 
когда нибудь турок?
     И, подбежав к невольникам, он стал ощупывать и оглядывать их, как 
особенных заморских зверей.
     - Видать не видал, - ответил Мацько, - но слыхал, что у пана из Гарбова 
есть на службе турки, которых он захватил в неволю, когда воевал на Дунае у 
римского императора Сигизмунда. Как же быть? Ведь вы, собачьи дети, басурманы?
     - Пан велел нам креститься, - сказал один из невольников.
     - А выкупа у вас не было?