ь.
     - Да чего же вы сердитесь?
     Мацько ничего не ответил и хотел уж уйти, но Збышко подбежал к нему:
     - А как Дануська? Выздоровела? Да не сердитесь вы по пустякам. Ведь вас 
столько времени не было.
     И он снова склонился к руке старика; тот пожал плечами, но уже мягче 
ответил:
     - Дануська уже выздоровела, только ее еще не выпускают на улицу. Будь 
здоров.
     Збышко остался один, он словно воспрянул духом. Так приятно было подумать, 
что впереди еще добрых три месяца жизни, что он поедет в дальние края, разыщет 
Лихтенштейна и будет драться с ним не на жизнь, а на смерть.
     При одной этой мысли радость наполнила грудь Збышка. Хорошо хоть 
двенадцать недель чувствовать под собой коня, ездить по белу свету, драться и 
знать, что не погибнешь, не отомстив за себя. А там - будь что будет, ведь у 
него еще пропасть времени! Из Руси может вернуться король и даровать ему жизнь, 
может вспыхнуть война, которую давно уж предсказывали, а нет, так сам каштелян, 
увидев через три месяца победителя гордого Лихтенштейна, может сказать: "Ну, 
поезжай теперь с богом!" Збышко понимал, что, кроме крестоносца, никто не 
питает к нему вражды и что сам суровый пан краковский не по доброй воле 
приговорил его к смертной казни.
     Збышко не сомневался, что ему дадут эти три месяца, и надежда окрылила его.
 Он даже думал, что дадут больше, потому что старому пану из Тенчина и в голову 
не могло прийти, что шляхтич, поклявшись рыцарской честью, может не сдержать 
своего слова.
     И, когда на другой день под вечер в темницу пришел Мацько, Збышко от 
нетерпения просто не мог усидеть на месте - он тотчас бросился к старику с 
вопросом:
     - Ну как, позволил?
     Мацько от слабости не держался уже на ногах, он опустился на постель и с 
минуту времени тяжело переводил дыхание.
     - Вот что сказал каштелян, - ответил он наконец. - "Коли надобно вам 
разделить землю или имущество, то на одну-две недели, не больше, под рыцарское 
слово я выпущу вашего племянника".
     Збышко от изумления на некоторое время потерял дар речи.
     - На две недели? - переспросил он через минуту. - Да ведь я за две недели 
и до границы не доскачу! Что ж это такое?.. Разве вы не говорили каштеляну, 
зачем мне надо съездить в Мальборк?
     - Не только я просил за тебя, но и княгиня Анна.
     - И что же?
     - Что? Старик сказал ей, что твоя голова не нужна ему и что ему самому 
жалко тебя. "Если бы, говорит, найти закон или хоть предлог, к которому можно 
было придраться, я б его совсем отпустил, а так не могу - и конец! Не будет, 
говорит, порядка в королевстве, коли люди станут обходить закон да по дружбе 
поблажки давать; я этого не сделаю даже для родича моего Топорчика, даже для 
родного брата". Такой тут народ, что не упросишь его, не умолишь. И еще он 
сказал: "Нам нет нужды на крестоносцев оглядываться, но позорить себя в их 
глазах мы не можем. Что бы подумали они и их гости, которые съезжаются к ним со 
всего света, если б я шляхтича, осужденного на смерть, выпустил на волю для 
того, чтоб он поехал к ним драться? Да разве они поверили бы, что его все равно 
постигнет кара и что в нашем государстве есть какая-нибудь справедливость? 
Лучше мне отрубить одну голову, чем выставлять на посмешище короля и 
королевство!"
     Княгиня на это сказала ему, что странная это справедливость, от которой 
даже родственница короля не может снасти человека, но старик ей ответил:
     "И сам король может даровать жизнь, но не творить беззаконие". Тут они 
заспорили, потому что княгиня очень разгневалась. "Тогда, - говорит она, - 
нечего гноить его в темнице!" - "Ладно, - отвечает ей каштелян, - завтра 
прикажу ставить на рынке помост". С тем они и расстались. Теперь тебя, беднягу, 
разве только Христос может снасти...
     Воцарилось долгое молчание.
     - Как же? - глухо сказал Збышко. - Значит, это уж скоро будет?
     - Через два-три дня. Ничего не поделаешь. Я сделал все, что мог.
     Повалился каштеляну в ноги, просил смиловаться, а он все свое твердит:
     "Найди закон или хоть предлог какой". А где я его найду? Был я у ксендза 
Станислава из Скарбимежа, хотел попросить напутствовать тебя, чтоб хоть слава 
была, что тебя тот же ксендз напутствовал, что и королеву. Да дома я его не 
застал, он был у княгини Анны.
     - Уж не у Дануськи ли?
     - Да что ты! Девушке с каждым днем лучше. Поутру еще схожу к нему.
     Говорят, будто после его напутствия спасение, почитай, у тебя в кармане.
     Збышко сел, оперся локтями на колени и так низко склонил голову, что 
волосы совсем закрыли ему лицо. Долго-долго смотрел на него старик, потом 
тихонько окликнул:
     - Збышко! Збышко!
     Хлопец поднял голову, лицо его выражало не страдание, а скорее раздражение 
и холодную решимость.
     - Что вам?
     - Слушай-ка меня хорошенько, сдается, я придумал.
     С этими словами старик пододвинулся к племяннику и заговорил чу